"Софрон Петрович Данилов. Бьется сердце (Роман) " - читать интересную книгу автора

Майка чему-то хихикает, отмахивается ручкой. Интересно, что ей так весело?
- Ещё раз добрый день, дорогая Надежда Алгысовна, - прошамкал рядом
Кылбанов. Узкие его глаза совсем закрылись от удовольствия приветствовать
жену дорогого товарища завуча. Почти не разжимая рта, только для неё одной,
Кылбанов прошелестел: - А я гляжу, кого это вы так внимательно изучаете...
Ба, нового учителя, оказывается! Этот Аласов определённо смутил покой всей
нашей прекрасной половины, закрутил головки, как мутовкой. Посмотрите на
Хастаеву - так и ест глазами, так бы, кажется, и сожрала живьём, как куница
воробья. А наша-то "неприступная крепость" Майя Ивановна - куда и
подевалась женская гордость. Вот как играет улыбочками, красуется перед
ним. Да и ваш взгляд, дорогая Надежда Алгысовна, ах, ах...
Кылбанов засмеялся - будто закашлялся.
- Вам что-нибудь нужно от меня, любезнейший? - ровно спросила она
Кылбанова и даже слегка улыбнулась, глядя в его глазки-щёлочки. - Если бы я
была мужчиной, то за ваше любопытство попросту набила бы вам физиономию. -
Улыбка её стала ещё шире. Всю свою боль и ярость она выплеснула на этого
случайно подвернувшегося дурака. - А теперь отойдите...
- Гы! - только и сказал Кылбанов от неожиданности; по инерции он тоже
продолжал улыбаться, со стороны могло показаться, что у окна любезно
беседуют двое добрых знакомых. - Гы! - повторил Кылбанов и попятился. -
Чтой-то вы... прямо уж, не ожидал от вас, признаться...
Но она уже отвернулась к окну, краем глаза успев заметить, как Аласов,
поддерживая Унарову под руку, пошёл к двери. Не оглянулся...
Аласова в десятый класс повёл сам директор.
В классе было шумно. Фёдор Баглаевич попытался было добиться тишины,
но без успеха. Махнув рукой, он стал скороговоркой объяснять, что и кто
Аласов, назначенный к ним классным руководителем.
- Значит, до ноября, - как бы про себя, но достаточно громко
прокомментировал кто-то с задних парт; в классе захихикали.
- Это кто там? А-а, всё тот же Монастырёв! Ну-ка встань, голубчик!
Опять за старое! Так-то ты начинаешь новый учебный год?
- Точно так, - без тени смущения поднялся с последней парты долговязый
парень.
- Дерзишь? - растерянно спросил директор.
- Дерзу, - серьёзно ответил Монастырев.
Аласов молча наблюдал жалкие педагогические усилия Фёдора Баглаевича.
Наконец закрылась дверь за директором, класс зашумел ещё пуще, потом стал
утихать. Безучастная фигура нового учителя, глубоко задумавшегося о чём-то
своём, невольно заинтересовала всех. Тише, тише, и вот в классе воцарилась
уже совершеннейшая тишина, когда слышно стало, как царапается берёзовая
ветка в окно.
Учитель всё молчал.
- Почему же до ноября? - наконец спросил он негромко, словно подумал
вслух. - Не до октября или января, а именно до ноября... Это ты, кажется,
столько мне отмерил?
Монастырев снова поднялся над партой, теперь уже совсем неохотно, всем
своим видом говоря, ну, чего привязались, жизни нет никакой.
- Почему ноябрь, спрашиваю?
- Ноябрь - конец первой четверти. Что же тут непонятного? А больше
одной четверти у нас классоводы не держатся.