"Софрон Петрович Данилов. Бьется сердце (Роман) " - читать интересную книгу автора

матери, потёрлась носом о щёку, как делала это всегда, когда была
счастлива. - Ты меня слушаешь? Мама, ты здорова? Почему у тебя такое лицо?
Тут девочка увидела фотокарточку, схватила её и стала разглядывать.
- Погоди, погоди... Мамочка, да ведь это ты! И какая тощая! Ругаешь
меня, что кожа да кости, а сама-то была! Эта девчонка - моя мама?
- Не родилась же я готовой мамой!
- А рядом кто такой? Погоди... - Лира быстрым взглядом стрельнула на
мать, потом опять на карточку, шёпотом спросила: - Мама, это Сергей
Эргисович?
Мать кивнула головой.
- И вы с ним... дружили? Да? Мамочка, что с тобой!
По лицу матери текли слёзы. Лира почувствовала, что и у неё глаза на
мокром месте.
- Мамочка!
- Тише, доченька. Тише, родная моя. - Прижала девочку к себе. - Я и
сама не знаю, с чего плачу. Ласточка ты моя...


V. Судьба


Тракт петляет по аласу: с увала на увал, с увала на увал. Наконец он с
трудом взбирается на Волчью сопку. Вершина её голая, только одинокая
лиственница стоит.
Несведущий человек подивится: на ветвях старого дерева висят
выгоревшие, иссечённые ветром лоскутки, ленточки, качается на ветру длинный
волос из конского хвоста. Это обычай такой, доброе человеческое "спасибо"
одинокому дереву: за приют, за свежесть и тень в жаркий полдень. И за
смелость. Она в нашем метельном краю дорого ценится, дереву на вершине
сопки смелость нужна каждый день.
Самые свирепые декабрьские ветры - все его. Мёрзлые ветки ломаются,
будто горлом стон. И в грозу все молнии летят в него. И если один проезжий
цветной ленточкой отблагодарит, то другой разожжёт меж корней костёр.
Стоит дерево - старое, старше всех нас. Может, триста лет ему, может,
пятьсот. Что ему выпало на долгом веку? И всё ещё зеленеет...
Только ороговела широкая спина, да грубее и морщинистее кора, да всё
больше рубцов по стволу и на корнях. Реже ветки в вышине, шишек меньше, а
жёлтой хвои всё больше. Если ударить обухом топора по стволу, глухой
надсадный гул пойдёт, густо хвоя посыплется.
Старо дерево. Но стоит...
Дети в семье кузнеца Левина были неживучие. Рождались что ни год, но в
малолетстве и помирали. Всеволод, несмотря ни на что, выжил. Он и ещё двое:
Ванятка и Катя - брат с сестричкой.
Втроём росли - дружно, на воле. Изба их притулилась на краю села.
Совсем ещё карапузами, одни рубашки без штанов, потихоньку от взрослых
ходили "шишковать" в тайгу, что есть сил колотили палками по шершавым
стволам. Село их недаром звалось Сосновкой - вкрапилось оно в самую таёжную
глухомань, до железной дороги по прямой не меньше двухсот.
Левин-отец, бородатый, цыганисто-чёрный, - то ли от природы, то ли от
ремесла своего. Он был единственный на всю таёжную округу кузнец. Целый