"Софрон Петрович Данилов. Бьется сердце (Роман) " - читать интересную книгу автора

день гремел его молот. Он даже обедал в кузне, чтобы надолго не отлучаться,
- стлал себе на чурбаке тряпицу. Но стучал, стучал, а из бедности всё не
мог выбраться, ничего не выходило, с хлеба на воду перебивались.
О тех давних временах в памяти Всеволода сохранилось: звенит в ушах,
не смолкая, железо о железо. И вдруг - тишина. Будто оглушило, будто слуха
лишился. Это кузнец Левин ушёл на войну.
По какой-то особой мобилизации, когда уже подчистую выбирали, попал и
он в аркан, который получается из серой солдатской скатки. Далеко от
Томской губернии шла война, русский царь чего-то там не поделил с японским.
И без Левина-цыгана у них, как видно, ничего не получалось. Никогда раньше
кузнец из родного села и носа не казал, а тут - под Мукден...
Многое забылось, но час, когда воротился с войны отец, запомнился в
самых малых подробностях.
Всеволод в тот вечер едва дотащился до постели. Второй год батрачил он
по найму у Архиповых, а уж Архиповы даром никого не держали, умели выжать
из работника. Всеволоду и десяти не было, совсем мальчишка, откуда силе
взяться.
Он умостился в своём углу, затих. Сквозь сонно сомкнувшиеся ресницы
виделся дрожащий огонёк жирника. Убиралась мать, тень её громоздилась по
стене. Вдруг дверь в избу распахнулась, и кто-то огромный, согнувшись и
почему-то спиной вперёд, ввалился через порог. Показалось - разогнись эта
спина, так и поднимет на себе их избёнку.
Мать, изумлённо постояв минуту, кинулась к спине, с воем ухватилась за
полу шинели:
- Николенька!.. О господи, боже мой!.. Живой! А Ванятка... Катенька
наша... О боже мой!
Ванятка и Катя, братик с сестричкой, почти в одночасье померли
минувшей весной от испанки - эпидемия косила в тот год целые сёла.
- Ты!.. Что баешь, стерва? - закричал отец (Всеволод уже понял, что
этот огромный солдат в серой папахе и есть долгожданный отец). - Где дети,
спрашиваю?!
- Николенька... не виновата, господь видит... Светлые их души...
всевышний сам...
Отец оттолкнул мать и с перекосившимся от горя лицом шагнул к куче
тряпья, в которое зарылся Всеволод. Мальчик с ужасом услышал, как стучит
под солдатом деревяшка вместо ноги.
- Где дети, спрашиваю, так-растак!..
Он выхватил Всеволода из постели, больно прижал лицом к чему-то
железному на шинели.
- Сева вот... Сева живой... - твердила сбоку мать.
Отец так стиснул, что помутилось в глазах, Всеволод повис у него на
руках чуть живой.
Потом солдат до утра сидел перед огромной бутылью, пьяно мотал
головой, зажатой меж ладоней:
- Думал, - а что мне нога! Думал, ведь дети растут, подпора мне...
Детоньки мои...
И снова, в который раз, он шёл в угол, склонялся над сыном. Скрипела
его деревянная нога, сивухой, острым духом солдатчины разило от отца, -
Всеволод притворялся спящим.
- Спи, родной... Хоть и калека я, без ноги... А взращу! Жизни не