"Софрон Петрович Данилов. Бьется сердце (Роман) " - читать интересную книгу автора

Левин прислушался к тайге, к самому себе и сделал попытку встать. Но при
одном только движении боль в ноге так резанула, что он едва не закричал.
Передвигаться Левин мог только ползком, волоча валенки.
Так, на четвереньках, он и стал двигаться - неизвестно куда, только бы
не лежать. Давно уже пала тьма, над макушками сосен маячил лёгонький серпик
месяца-молодика, подсвечивал снег. Левин полз, ни на минуту не давая себе
передышки, положив для верности браунинг за пазуху. Только бы сознание не
потерять!
Наконец лес поредел, вовсе отступил, и Левин упёрся головой в
изгородь. Перед ним оказалось какое-то длинное строение, крытое пластами
снега. Похоже, коровник, хотон по-местному.
Если судить о хозяине по величине этого хотона, то попал Левин совсем
не туда, куда можно было постучаться раненому красному разведчику. Сюда
стучаться - что добровольно сдаться "братьям". Левин знал - за хотоном, с
противоположного края, саженях в тридцати, полагалось быть загородям для
сена. Доползти бы до этого сена, зарыться поглубже, посмотреть, что там с
ногой. Только не было бы собак на подворье, иначе беда. Он так
сосредоточился на этих тридцати саженях, что испугаться не успел, когда
прямо перед ним со скрипом разверзлась дверь хотона и женщина, закутанная в
шаль, едва не наступила торбасами на руки. Она с испугом отпрянула: "Ай!"
- Дорогая... хозяюшка... - униженно забормотал Левин, протягивая к ней
руку. - Тётенька, ранен я. Ногу повредил... - Тут он вспомнил кое-какие
якутские слова, раньше слышанные. -
Мин ючюгэй! Кутанна суох...
не бойся! Мин красный... Мин -
хамначчит
! Коня надо! За мной гонятся бандиты, понимаешь?
Ат
надо...
Слыша слова на родном языке, женщина чуть успокоилась. Показывая на
хотон, она быстро стала говорить по-своему. "Туда... ползи..." - только и
понял Левин. Дверь в коровник она уже открыла. Затем, неловко уцепившись за
его шинель, помогла перевалить порожек.
Забеспокоились, завозились коровы. Налетевший ветер хлопнул дверью,
которую она забыла притворить. Оба замерли. В самом дальнем углу коровника
Левин привалился между яслями и стеной. Она забросала его сеном.
- Тихо-тихо лежи... Тут я дою...
- Спасибо, тётенька... дорогая.
За яслями негде было повернуться. С большим трудом он добыл из-за
пазухи браунинг, зажал его в руке, хотя мало было надежды, что оружие
поможет в таком положении. Можно ли довериться этой тётке? Не попал ли он в
ловушку? И не лучше ли, пока не поздно, выбраться отсюда на волю?
Сил хватило лишь на то, чтобы подумать об этом. Ловя ускользающую
мысль, он засыпал, будто валился с кручи, будто погребён был не под сенной
трухой, а под обломками скал - уже не пошевельнуть рукой, не разжать веки.
Пришёл Левин в себя от громких голосов в хотоне: женщины доили коров и
перекликались меж собой. Окошко в стене хотона - плитка льда, вмурованная
вместо стекла, - слабо белело, снаружи уже занялось утро. Потрескивали
лучинки, их неверное пламя отражалось на мокрых стенах.
Левин сдержал стон, даже язык прикусил - так болела нога. Два знакомых