"Софрон Петрович Данилов. Бьется сердце (Роман) " - читать интересную книгу автора

его слов своя особая подоплёка. Считалось всегда, испокон веков, если
человек образованный, значит, он держится за богатых людей, за денежных -
как же иначе! Зачем в таком случае и образование, если никто не оплатит
его?
Вот и про меня на селе, наверное, думали: ничего, прибьётся к
знакомому берегу и этот грамотей, укатают сивку крутые горки. Позже я
хорошо понял, откуда была такая ярость Кымова, когда он из-за Байбаса
набросился. Видимо, показалось ему: всё, сдался учитель, не устоял! А
сельские "почтенные" и вправду нажимали на меня изо всех сил. Прихожу
как-то раз с уроков, вижу в руках у Сашки лепёшку, толстенно маслом
намазанную. Моя бедняжка Ааныс с восторгом глядит, как малыш уплетает за
обе щёки. Что такое, откуда у нас масло? "И тебя угощу", - говорит жена и
достаёт миску доверху, прямо-таки в глаза ударило сиянием - жёлтое такое
масло, от одного вида его по животу тепло пошло. "Старый Маппый прислал
гостинца. Сашка ему наш очень нравится..."
А Маппый в те времена был знаменитой в Арылахе личностью. Мироед из
мироедов, настоящий эксплуататор. До революции наслежным князьком был.
Услыхал я о таком подарке, и словно над ухом другой голос зазвенел,
кымовский: "Коммунист ты или байский лизоблюд?" Отвернулся я от Сашки,
чтобы не видеть лепёшку у него в руках, говорю жене: сейчас же возьмёшь эту
миску и отнесёшь обратно. И чтобы никогда, ни в какие веки никаких
гостинцев...
Ааныс прямо-таки со слёзами: "Сева, - говорит, - ведь мы потом
заплатим за масло. Когда деньги придут... Глянь только на ребёнка, на
самого себя.
Как иголку проглотил
. Сердце разрывается, на вас обоих глядя..."
Но я ей железным голосом: "Сейчас же возьмёшь это байское масло и
отнесёшь обратно".
Оделась моя Аннушка, ни слова больше не говоря, взяла миску под полу и
ушла. Вернулась так же молча, разделась, забралась под одеяло. Лежит
неподвижно. Старик я, всё давно в моей жизни было, так ужасно давно, что
теперь об этом и вслух можно... Лежит она, и я лежу. На душе скверно, мысли
куролесят, как мартовский ветер. Вот какую я для своей любимой жизнь
устроил, жене своей, сыну своему единственному! Мужчина, глава семейства...
Да так ли, думаю, верно ли я живу? Лежу, терзаюсь и вдруг чувствую её руку
у себя на шее. Обняла она меня, ткнулась лицом в грудь, шепчет, вся в
слезах: "Прости меня, золотой мой, милый! Я ведь знаю, что нельзя, что это
вред тебе. Прости меня, не сердись. Мы без их масла проживём". Вот каким
оно бывает, любящее сердце-то. Драгоценный подарок во всей судьбе моей -
Ааныс, короткая любовь моя... Ну да ладно...
Левин потёр лоб, закашлявшись, виновато посмотрел на женщин.
- Такой вот я рассказчик. Начал об одном... Хотел рассказать, как я
надежды этих самых баев обманул. Проходит некоторое время, и заявляется ко
мне сын старого Маппыя как ни в чём не бывало. Отменный такой лоботряс,
помню даже, как звали его - Никулааскы... То-сё, разговоры всякие, а сам
посматривает на нашу нищую юрту - стены её с углов морозным куржаком
взялись. Как же так, говорит, в таких вы условиях живёте, маленького
мальчика пожалеть бы надо. А у нас, говорит, в большом доме комната
пустует, сухая и тёплая. Налоги, говорит, совсем заели, деньги нужны,