"Софрон Петрович Данилов. Бьется сердце (Роман) " - читать интересную книгу автора

сельчанам, как пересилил запрет могучего шамана, только не прошло и часу,
как стали сходиться в школу ребята, те, что поближе жили. Входили по
одному, боязливо поёживаясь, озираясь, будто впервые в этот класс попали,
будто это какая-то людоедская пещера... Видя, что я - хоть и проклят
шаманом - цел и невредим и страшное предсказание не спешит сбываться,
мальчишки мои несколько приободрились. Но всё-таки стол мой огибали
подальше и на разговоры отвечали нехотя, через силу.
Можно представить себе, какое невероятное испытание выпало этим
маленьким, неискушённым сердцам! Они уже всем своим существом жили в мире
советской школы, того светлого, что каждый день открывает учёба, они любили
меня и знали, что я их люблю. Но шаман! Страх перед ним с молоком матери
впитан!
Вскоре неукротимый мой Кымов привёз на санях остальных учеников. "Они
хорошие ребята, - сказал он как истину, добытую в итоге всего этого
трудного дня. - Они славные ребята, я каждому из них верю. Помнишь, как они
клялись перед знаменем стать настоящими большевиками? Они ими станут".
Нужно заметить, предсказание Кымова сбылось: именно из ребят того давнего
нашего школьного выпуска и выросли первые комсомольцы наслега. И Лэгэнтэю
Нохсорову, когда он колхоз ставил, они первыми помощниками были. Никто не
затерялся в жизни, о каждом можно сказать: оправдал надежды...
Возобновились наши занятия. Подумалось - отступились недруги,
кончились мои тревоги. Да как бы не так!
Прихожу однажды, ребята сгрудились у крыльца. "Почему не заходите?"
Показывают на дверь. А к двери бумажка прикреплена. Череп со скрещёнными
костями и печатными буквами: "Учитель, даём пять дней сроку, не уберёшься
из Арылаха, получишь пулю в лоб".
Ребята смотрят мне в лицо, следят, как я читаю, от страха глазёнки
вытаращили. С самым беспечным видом, весело усмехнувшись, снимаю бумажку с
двери, не торопясь, рву на мелкие клочки и пускаю по ветру с ладони: "Пошли
учиться!" Вздохнули они, обрадованные, кинулись по местам. И всё-таки в
этот день какой-то особенной была тишина в классе - звякнет за окном, все
вздрогнут, как по команде.
Вечером было собрание в Совете, задержался я, возвращаюсь домой совсем
поздно. Вдруг из-за поворота тень мне навстречу - я уж было браунинг взвёл.
Гляжу, мой ученик, Тихон Абрахов. Этакий длинный подсолнушек, на глазах
вытянулся в подростка, торбаса уже отцовы носит. Вытаскивает из-за голенища
нож. Протягивает мне.
"Что это?" - ничего понять не могу.
"Нож", - отвечает.
"Зачем он мне?"
"Пригодится, может быть..."
На другой день Ааныс вышла первой из юрты, глядь, такая же бумажка у
нас на двери. Принесла, показывает мне, а у самой руки дрожат.
Опять череп, те же каракули. "Берегись! - начертано. - Погибнет и жена
с ребёнком. Из твоего срока осталось 4 дня". Еле успокоил её.
- А сами-то хоть немножко испугались? - спросила Майя.
- Да как их объяснишь, свои чувства! Конечно, не каждый день такие
письма получаешь, с черепами-то. Только что делать было - хоть дрожи, хоть
песни пой, а жить надо. Прошёл срок, ими назначенный, я по-прежнему являюсь
на занятия, и ничего мне. Попугали, значит. Что-то вроде психической атаки.