"Джеральд Даррел. Ковчег на острове (про животных)" - читать интересную книгу автора

она выходила из спальни, чтобы наесться, напиться и с важным видом унести
недоеденное в свое убежище, причем от набитых защечных мешочков казалось,
что у нее свинка. Припрятав остатки, она с большим старанием и шумом
приготавливала постель. Подходила к прогрызенному отверстию в задней стенке,
принюхивалась, завершала приготовление постели, выскальзывала наружу и
исчезала в ночи. Через два с половиной часа появлялась вновь, забиралась в
спальню, закусывала и, свернувшись калачиком, мирно спала до утра.
Так продолжалось два месяца, после чего пришла пора перебираться в
другой район, за двести с лишним километров от предыдущего. Как-то моя
мешотчатая крыса отнесется к перемене территории? На время переезда я
заделал дыру куском жести, но убрал его, как только был разбит новый лагерь.
Зверек отнесся к перебазировке с невозмутимостью высокопоставленного
деятеля, привыкшего к дальним перелетам, и продолжал устраивать постель,
откладывать про запас еду и совершать ночные прогулки в лес. Он оставался
верным этой привычке вплоть до нашего отъезда в Европу, когда мне поневоле
пришлось обить клетку железом, ибо я подозревал, что капитан парохода при
всей симпатии к нам вряд ли одобрит ночные странствия мешотчатой крысы. Сама
же крыса явно уразумела, что настал конец этому этапу в ее жизни, отлично
прижилась в клетке, и мне приятно сообщить, что она благополучно
здравствовала еще десяток лет в зоопарке, куда была отправлена.
Через несколько лет я приехал в Парагвай, и надо же было случиться так,
что моя экспедиция совпала во времени с государственным переворотом. В
Парагвае, как и в некоторых других южноамериканских странах, перевороты -
нечто вроде национального вида спорта. На сей раз поединок чрезмерно
затянулся, ни одна из сторон не могла взять верх, и поскольку не было
возможности вывезти приобретенных мной зверей, пришлось их отпустить.
Большинство моих узников провело в неволе около трех месяцев и успело
привыкнуть к опеке. Теперь они отказались уходить. Слонялись вокруг лагеря,
ожидая кормежки, а несколько наиболее энергичных и толстоклювых попугаев
продолбили себе путь обратно в клетки сквозь дерево и проволочную сетку.
Естественно животные, пойманные позже, поспешили скрыться в дебрях, но
пристрастившихся к неволе пришлось отвезти подальше от лагеря - только тогда
они поняли, что от них требуется.
Вот почему я так остро реагирую на выпады неосведомленных критиков. Они
твердят, что не годится отнимать у животного "свободу". Добро бы знали
что-нибудь о жизни животных, но ведь не знают. В их представлении поместить
зверя в клетку - примерно то же, что лишить его возможности в дни отдыха
совершить увеселительную поездку, посетить концертный зал, покататься на
лыжах в горах. На животных эти доброжелатели смотрят как на косматых
человечков: этакие дядюшка Фред и тетушка Фреда в меховых шубах. Но ведь это
вовсе не так, каждый зверь - индивидуальность со своими взглядами, своими
симпатиями и антипатиями. А потому очень важно, особенно когда берешься
критиковать, попытаться взглянуть на вещи с точки зрения животного, а не
своей собственной. Ведь вы вряд ли согласитесь стать супругом бегемотихи,
хотя среди бегемотов найдется бездна желающих.
Из такого понимания неволи и возникла антропоморфная архитектура: не
зная, в чем нуждается животное, люди воображают, будто им это известно, и
приписывают ему свои запросы. Красивая большая клетка - вот лозунг. С
большой клеткой они готовы мириться, пребывая в счастливом неведении о том,
что данному наземному животному нужна площадь, а не высокая клетка,