"Альфонс Доде. Кюкюньянский кюре" - читать интересную книгу автора

руку дверь... Нет, не дверь, а ворота, широкие ворота, распахнутые настежь,
как пасть огромной печи. О чада, какая картина! Тут никто не осведомился,
как меня зовут. Тут не было никаких списков. Туда, братие, народ валом валит
в широко открытую дверь, как вы валите по воскресеньям в кабак.
Пот лил с меня градом, и все-таки я дрожал, меня знобило. Волосы стали
дыбом. Я чувствовал запах паленого, горелого мяса, вроде того запаха, что
распространяется у нас по Кюкюньяну, когда кузнец Элуа подпаливает во время
ковки копыта старому ослу. Я задыхался в этом смрадном, раскаленном чаду. Я
слышал ужасные крики, стоны, вопли и проклятия.
- Ну, чего стоишь? Ты что, входишь или не входишь? - сказал, пырнув
меня вилами, рогатый бес.
- Я? Нет, не вхожу. Я праведник.
- Ты праведник?.. Ах, ты, пес шелудивый! Так чего же ты сюда пришел?..
- Я пришел... Ах, не расспрашивайте, я и так еле на ногах держусь... Я
пришел... пришел издалека... с покорной просьбой ответить мне... нет ли...
нет ли ненароком здесь кого-нибудь... кого-нибудь из Кюкюньяна.
- А, громы небесные! Не строй из себя дурака. Как будто ты не знаешь,
что весь Кюкюньян здесь! Посмотри, увидишь, старая ворона, как мы их здесь
потчуем, твоих любезных кюкюньянцев...
И среди ужасного вихря пламени я увидел: Долговязого Кок-Галина - вы
все его знали, братие мои,- Кок-Галина, что так часто напивался и так часто
лупил свою несчастную КлеронЯ видел Катарине... потаскушку... с нагло
вздернутым носом... ту, что ночевала одна на гумне... Помните, плутишки?..
Но довольно о ней, я и так наговорил лишнего.
Я увидел Паскаля Дуа-де-Пуа, того, что пользовался маслинами господина
Жюльена, чтобы давить себе масло.Увидел Бабе, которая собирала на жнивье
колосья и, чтобы поскорее связать сноп, таскала целые охапки из скирд.
Увидел нотариуса Грапази, что так ловко подмазывал колеса своей повозки. И
Дофину, что так дорого торговала водой из колодца. И Тортильяра, что,
встретив меня со святыми дарами, шел своей дорогой как ни в чем не бывало,
не снимая шапки и с трубкой в зубах... гордый, будто сам Артабан...[5]
словно ему пес какой повстречался.И Куло с его Зеттой, и Жака, и Пьера, и
Тони...
Взволнованные, побледневшие от страха слушатели застонали: в настежь
открытой преисподней всякий увидал кто отца, кто мать, кто бабку, а кто
сестру...
- Вы понимаете, братие, - продолжал почтенный аббат Мартен, - вы
понимаете, что так продолжаться не может. Я отвечаю за ваши души, и я хочу,
хочу спасти вас от бездны, в которую вы все уже катитесь очертя голову.
Завтра же я принимаюсь за работу, обязательно завтра же. А работы будет
немало! Вот с чего я начну. Делать - так уж с толком, по порядку. Все
пойдет по череду, как в Жонкьере на танцах.
Завтра, в понедельник, я буду исповедовать стариков и старух. Это
плевое дело. Во вторник - детей. С ними я скоро управлюсь. В среду -
парней и девушек. Это, пожалуй, затянется. В четверг - мужчин. Тут мы
мешкать не будем. В пятницу - женщин. Я скажу: не чешите языком! В субботу
- мельника!.. На него одного целый день ухлопаешь... Если в воскресенье все
будет кончено, лучшего и желать нельзя. Видите ли, дети мои, когда хлеб
созреет, надо его жать, когда вино нацежено, надо его пить. Ну, довольно о
грязном белье, подумаем, как бы его выстирать, и выстирать дочиста. Да будет