"Рене Домаль. Гора Аналог (Роман об альпинистских приключениях, неевклидовых и символически достоверных)" - читать интересную книгу автора

Самый частый спутник Домаля в странствиях по "иным мирам" - это,
конечно же, его земляк Артюр Рембо (оба они родились в Арденнах). "Рембо,
кажется, ближе всех ко мне, - признается Домаль. - Мне иногда снятся
долгие и молчаливые прогулки в его компании". "Однажды мы с Артюром, -
сообщает он одному из своих друзей, - шагали по Млечному Пути. Другие не
могли на нем удержаться, срывались и медленно тонули в пучине". Во многих
письмах проскальзывает намеренная или спонтанная перекличка с поэтическими
приемами Рембо, характерными для его лирико-мистической исповеди "Пора в
аду": "Горящие львы рушатся как лавины или как надежды. Мы отличаемся от
святых тем, что любим бродить по окраинам ада. Мы сами себя искушаем.
Обратите внимание на жуткую мешанину образов и мыслей - и тем не менее я ни
на миг не забываю о том, что пишу. Хаос великих вздувшихся пустот, резь в
желудке, у бедного ребенка кружится голова".
Нетрудно заметить, что все эти "отчеты" о посещении "астральных сфер"
пронизаны, хотя и не явственно, мотивами смерти и сопутствующего ей
преображения. Рыданию "траурных пингвинов" вторят рыдания трупов (чьих?).
Палка (намек на магический жезл Моисея?) превращается в змею, символ
смертельной опасности, а также перерождения, метаморфозы, змея же в свою
очередь оказывается девушкой - в фольклоре многих народов смерть предстает
именно в таком обличье, вспомним хотя бы "прекрасную женщину" ирландских
саг, от прикосновения которой вода в реке "окрашивается кровью и
сукровицей", или навеянный фольклором образ смерти из поэмы Гумилева
"Дракон":
"Губы смерти нежны, и бело молодое лицо ее".
В ранних стихотворных опытах Домаля эти мотивы проступают гораздо
отчетливей. "Я был любовником моей Смерти, - пишет он. - Уже в этой жизни
я привыкаю думать о себе в смерти, думать о том, как я стану мертвецом, о
том, что я и сейчас мертвец". Созданная в 1929 году и посвященная "Небытию"
(в женском роде) поэма "Противонебо" странным образом напоминает тибетские
тексты, описывающие обряд "чод", в процессе которого отшельник символически
приносит самого себя в жертву голодным демонам, "расплачиваясь с долгами",
сделанными во время предыдущих воплощений, и соединяясь с богиней Шакти -
олицетворением женского начала в нем самом и во всем мироздании. Возможно,
что ко времени написания этой поэмы юный Домаль успел познакомиться с книгой
великой странницы Александры Давид-Неэль "Мистики и маги Тибета", вышедшей в
том же 1929 году, но вполне допустимо, что строй мыслей и образов,
отраженных в "Противонебе", был подсказан ему его собственной мистической
интуицией. Вот как описывается этот обряд в книге Давид-Неэль:
"Священнодействующий трубит в канлинг, флейту, сделанную из человеческой
бедренной кости, приглашая демонов на пир. Он воображает божество женского
пола, олицетворяющее его собственную волю... Одним быстрым взмахом меча
богиня отрубает ему голову, а затем, в то время как со всех сторон в
ожидании угощения слетаются стаи вампиров, она отсекает от тела руки и ноги,
сдирает с туловища кожу и вспарывает живот. Из живота вываливаются
внутренности, ручьями течет кровь - и мерзостные гости, смачно чавкая,
приступают к трапезе".
А вот как эта сцена магического жертвоприношения и в то же время
колдовского сутью с собственной потаенной сутью подала в поэме Домаля:

Ради тебя, кто мой костный мозг пожирает, Ради тебя, от кого холодок