"Гай Давенпорт. Пятьдесят семь видов Фудзиямы (Из сборника "Двенадцать рассказов")" - читать интересную книгу автора

* * *





Мы выступили вдвоем с нею прекрасным днем в конце лета, довольные,
навьюченные дребезжащими пожитками. Харчами запаслись на две недели - нам
предстояло провести их в глухомани на Вермонтском Маршруте: его мы начали
с тропы через заброшенный давным-давно сад, где в щедром утреннем свете,
наполненном суетой капустниц и зеленым миганием кузнечиков, старая груша,
по-прежнему живая и свежая, словно молоденькая девчонка, стояла с
достоинством среди темных, неподрезанных, одичавших виноградных лоз,
разросшихся блудных цинний, душистого горошка и алтея, некогда
расцветавших ради какой-нибудь честной фермерши в саду, выросшем из
шейкерских пакетов семян, присланных из глубинки штата Нью-Йорк или даже
из самого Огайо, - сад теперь цвел высоко и обильно осокой и чертополохом
до самых лиственниц на лесной опушке, в таком же произвольном согласии,
при котором от дружбы льва разрастается мимоза. Маршрут этот проложили еще
в отрочестве столетия члены йельских обществ, которые в своих бриджах и
твидовых кепках продолжали традицию Рафаэля Пампелли(1), Перси Уоллеса,
Стила МакКея(2), традицию Торо и Берроуза(3): путешествовать безо всякой
цели, лишь ради того, чтобы побыть на природе, побыть в тишине, побыть
вместе в глухомани, среди ее деревьев, долин и холмов.


* * *

Продав с огромным везением дом у реки, и тем самым вверив себя течению,
так сказать, отчалив от обязанностей и ответственности, поселился я на
некоторое время у своего друга и покровителя торговца Сампу, самого -
поэта. От яркой вспышки я моргаю: весеннее поле, лопата крестьянина. Но
прежде чем уйти, кистью начертил я стихотворение на старом своем дверном
косяке. Иные воспоют теперь во время цветения персиков за этой дверью
дикие травы преграждают путь. И на заре вышел я, а ночи в небе еще
оставалось больше, нежели дня, столько же таяло в лунном свете, сколько в
солнечном прибывало, двадцать седьмого марта. Я едва различал смутные
очертания Фудзи и тоненькие белые вишневые цветы Уэно и Янаки.
Прощай же, Фудзи! Прощайте, вишневые цветы! Друзья поднялись рано
проводить меня, больше того - проделать со мною вместе первую частъ пути
моего лодкой до Сэндзю. И только после того, как они меня оставили, ощутил
я с дрогнувшим сердцем те три сотни миль, что собирался пройти. Влага
стояла в глазах моих. Я смотрел на друзей и на аккуратные кучки домиков
Сэндзю как бы сквозь пелену дождя. Рыба и птица жалеют, что весна так
коротка. Таково было мое прощальное стихотворение. Друзья мои переписали
его себе и смотрели, пока я не скроюсь из виду.


* * *