"Бэзил Дэвидсон. Операция Андраши " - читать интересную книгу автора

- Митя, а в Сибири есть что-нибудь подобное? Но он не слышал, что ему
ответил Митя. Он думал о том, как хорошо было бы провести здесь лето, -
здесь или дома, потому что этот край удивительно походил на его родные
места, тоже уютно дремлющие в волнистых складках земли. Там летом будут
такие же зеленые зеркала лугов, такое же обилие воды в канавах и канавках,
такой же треск кузнечиков, и муравьи, копошащиеся в траве на склонах, и
далекие древние башни, точно так же озаренные косыми солнечными лучами. Тот
же запах жимолости будет овевать тенистые буковые рощи и ковры земляники,
которые с таким трудом и с таким восторгом отыскиваешь в долинах над
Холфордом, Тонтоном, Баррингтоном. Малиновский опять заговорил:
- Мины с ваших самолетов их не пугают.
- Митя, вы когда-нибудь думаете о том, что вы будете делать после?
- До этого еще надо дожить.
Накануне вечером Митя неожиданно стряхнул обычную сумрачность, и на
праздничном ужине в деревне зазвучали сибирские песни. Они ели сладкие
пироги, специально испеченные для этого случая, они пили вино Плавы Горы.
Они разговаривали. Они плясали на улице. А теперь Митя снова замкнулся в
себе.
Он сказал Мите:
- И все-таки эти мины - демонстрация, что они больше не могут
чувствовать себя в безопасности даже здесь.
- А, так это демонстрация? Ну ясно.
Он искренне хотел бы установить с Митей дружеские отношения, но это у
него как-то не получалось. Пожалуй, все дело было просто в его несчастьях.
Слишком много пробелов, восполнить которые нет возможности. Он задумался над
этой проблемой, но тут облако соскользнуло с солнца и река поголубела и
засеребрилась, точно трепеща от наслаждения, которое он тут же с нею
разделил. В поле его зрения появился чинный и совсем игрушечный пароходик.
Он его сразу узнал: старичок "Бабельсберг", построенный в Вене в 1900 году,
неторопливо бороздил реку между Белградом и Будапештом в дождь и в ясную
погоду, в дни мира и в дни войны, протягивая над Дунаем тонкую черную струю
дыма из тонкой черной трубы и таща за собой вереницу барж, груженных бог
знает чем - боеприпасами, как утверждали одни и как считала база, а может
быть, и повидлом, как настаивал Бора, бесчисленными бочками с повидлом и
мармеладом для всех марширующих миллионов Гитлера и для его местных
прислужников небось тоже.
Он следил глазами за удаляющимся "Бабельсбергом", за цепочкой барж, и
ему чудилось, что это суденышко приплыло из былой величественной Европы,
которая вдруг так нелепо оказалась больной и прогнившей. "Бабельсберг",
обломок достойной и упорядоченной эпохи, эпохи изящной литературы, умных
бесед, романтической любви... австрийская Бена его студенческих лет,
венгерский Будапешт, который позже стал единственным родным ему городом,
Буда и Пешт, которые вместе составили истинную причину, почему он сейчас
сидит здесь, в винограднике, в еще одну зиму проблем и возможностей,
именуемых войной, и час за часом вглядывается в сернисто-желтый полог над
северными равнинами. Он прочел последнюю строку в своем дневнике: "Кажется,
все готово". Так пусть же придет решительная минута - он ее не боится, пусть
она придет. Белые облака арками прочерчивали небо. Его мысли скользнули в
изгибающиеся бульвары Буды - полногрудая прелесть солнечных зонтиков,
грациозные силуэты девушек в летних платьях... Он словно вознесся в историю.