"Бэзил Дэвидсон. Операция Андраши " - читать интересную книгу автора

казахские земли по Амударье.
- Кто знает? О еде, о женщинах...
- И о том, что они будут делать после? Митя проговорил лениво:
- Ты прямо как твой капитан - после да после. Наверное, они об этом и
говорят. С них станется.
В соломе шуршали крохотные мыши. Шепот этих двоих был как жужжание пчел
в летний день. С Митей ему было спокойно и хорошо. И еще - хотя он не мог бы
определить, каким образом и почему, - ему было хорошо и спокойно с самим
собой.
- Они казахи, - объяснял Митя, - а вовсе не казаки, как вы говорите.
Это совсем не одно и то же.
- А тебе пришлось много поработать, чтобы они перешли? То есть все они?
При обычных обстоятельствах он такого вопроса не задал бы.
- Нет. Они еще раньше сами решили перейти. Но боялись действовать
вслепую. Только это им от меня и требовалось - знать, куда идти.
- Ну и видик у них был...
Он это хорошо помнил. Они явились на рождество в походном строю под
Митиной командой, строем поднялись по склону Главицы - одиннадцать смуглых
людей в потрепанных немецких шинелях. Они ушли, захватив все, что в силах
были унести на себе, - запасные винтовки, ящики с патронами, даже бинокль и
кожаный планшет, и в казарме остались только лейтенант и сержант, у которых
было аккуратно перерезано горло. Казаки, одиннадцать страшных, кровожадных
казаков, чья репутация без всяких разговоров обрекала их на пулю в затылок,
и старик Слободан, злой от недоверия, объявил: "Ну хорошо, пусть они пройдут
проверку делом". Они прошли проверку делом. И теперь их осталось двое.
- А почему они, собственно, сбежали и перешли к нам? Они что, не хотели
там служить?
- Конечно, - с недоумением сказал Митя.
- Но ведь у них не было выбора. Их просто призвали в армию, взяли в
плен и, так сказать, снова призвали?
- У каждого человека есть выбор. Обязательно. Он едва удержался, чтобы
не спросить Митю: а как же ты? Тут, в этом сарае, в утробе Европы, в могиле
Европы, относилась ли и к Мите та правда, которую он знал о себе самом? В
этой безмолвной полуночи могла бы Эстер сказать о Мите те же слова, которые
сказала о нем? Твоя беда, Том, что в тебе совсем нет мужества, ты способен
только тащить свое брюхо туда, где запахло обедом, ты ни на что не годишься.
Приговор обжалованию не подлежит. Вот так: осудили, приговорили и
прикончили, прежде чем ты успел хоть слово сказать. (Но ведь тебе и нечего
было сказать.) Он пробормотал:
- В конце-то концов, они не по доброй воле оказались в немецкой армии.
Их ведь морили голодом.
- Так они сказали.
- Но ведь это же правда.
- Они служили в немецкой армии.
Он слышал тяжелое Митино дыхание, почти чувствовал, как поднимается и
опускается Митина грудь. Разве можно представить, что ответил бы Эстер этот
русский? На него наваливалось безумие отчаяния. Твоя беда, Том, что ты
ничто, пустое место, и не успеешь ты опомниться, как станешь добропорядочным
членом общества - член общества, миленько, правда? Миленько, миленько, она
употребляла такие глупые словечки, но и они не подлежали обжалованию. У тебя