"Ю.Н.Давыдов. Этика любви и метафизика своеволия " - читать интересную книгу автора

новейшего открытия некоторые стародавние истины. Например: "Многознание не
научает уму" - истина, звучащая отрезвляюще в ситуации изнурительной гонки
за званием Эрудита. "Новое - это основательно позабытое старое" - истина,
обнаруживающая бесплодность и бессмысленность попыток решать проблемы, над
которыми тысячелетиями билось человечество, взывая к "самому последнему"
крику философской моды и не замечая при этом, что за "новой модой" неизменно
следует "новейшая", за нею - "самоновейшая" и т. д. и т. п.; причем каждая
из этих "мод" утверждает себя не иначе как на трупе предшествующей.
Мало-помалу становилось очевидным, что в результате погони как за
Модой, так и за Эрудицией, которая обнаружила свои катастрофические
последствия уже к концу 60-х годов, хотя продолжалась она - но уже по
затухающей кривой - еще и в 70-х годах, мы получили своего рода болезнь -
"интеллектуальную диспепсию" (несварение желудка) и среди пишущей и среди
читающей публики, в особенности молодой, философски не подготовленной.
Однако в то же время возникли и надежды, что болезнь эта может быть
преодолена на путях восстановления в правах нравственной философии, не
только сосредоточивающей человека на немногих, зато самых важных проблемах,
но и дающей ему необходимые ориентиры, позволяющие сопрячь теоретическое
содержание этих проблем со своими основными жизненными устремлениями.
Впрочем, справедливость требует признать, что в "интеллектуальной
диспепсии", поразившей околофилософские круги - как из числа пишущих, так и
из числа читающих, - повинны не одни только охотники за Эрудицией и Модой.
Немалую долю вины за эту эпидемию следует отнести и на счет
распространенного предрассудка 60-х годов, нашедшего - как этого и следовало
ожидать - и поэтическое выражение в словах популярного нашего барда: "Мы
успели сорок тысяч всяких книжек прочитать. И узнали, что к чему и что
почем, и очень точно". Увы! - "сорок тысяч всяких книжек", прочитанных
человеком "по диагонали" (как же можно читать их в таком количестве, даже
если десятикратно его уменьшить, учитывая степень "художественного
преувеличения"), никогда еще не давали возможности узнать, "что почем, и
очень точно". Наоборот: возникает новая проблема - как сориентироваться в
атмосфере этого "информационного бума", как добраться до ясных и отчетливых
истин, выбравшись из лабиринта взаимоисключающих утверждений, концепций,
"философем"? Нельзя сказать: "Век просвещения кончился: все всё знают", -
как ни заманчиво было бы выступить автором нового афоризма. Все знают
слишком много, чтобы можно было назвать это действительным знанием,
побуждающим к соответствующему поступку, а не простой ни к чему не
обязывающей "информированностью", какой так приятно обмениваться в
застольных разговорах. Потому-то и возникает проблема вторичного, так
сказать, просвещения - просвещения, превращающего "осведомленность" о
бесконечном множестве самых разнообразных вещей в подлинное знание о том
немногом, без чего невозможно жить. А это и есть знание о жизни, взятой в ее
нравственном измерении: жизнь, постигнутая сквозь призму абсолютного
различения добра и зла.


5

Но как только мы начинаем рассматривать философию с такой точки зрения,
мы неожиданно открываем для себя и лекарство от "интеллектуальной