"Юрий Владимирович Давыдов. Март " - читать интересную книгу автора

принимал Дениска Петровско-Разумовское. И лишь пруды там, за парком, по
дороге на пчельник, лишь пруды и каменный грот обходил стороной. Да и как
не обегать страшное место? В гроте студента убили, труп затолкали под лед,
в пруд... Страшное место! Тут тебе не сказка, не книжка, тут вправду кровь,
смерть, ужас. И Дениска, как, впрочем, и большие дяденьки, не любил этот
угол, где такие недвижные прудочки, и этот угрюмый каменный грот...
После гимназии многие Денисовы сверстники подали в университет,
другие, заклиная: "Петербург, Петербург", - в Медико-хирургическую, в
Горный, в Технологический, а Волошин ни о чем слышать не желал, кроме
Земледельческой.
Славно жилось в Петровском! Колокол сзывал на лекции, но можно было и
не спешить: сам располагай временем - по традиции шестидесятых годов
считалось, что силком к наукам не приохотишь. А полевые работы? А пасека? А
посадки деревьев в парке?
Слушатели академии, не в пример университетским заморышам, глядели
молодцами. Придерживаясь крестьянского быта, ходили в домотканых рубахах,
иные и волосы под горшок стригли. По Москве щеголяли в сапогах и поддевках;
там уж знали - петровцы. А жили артельно, в избах, на дачах. И мечтали о
разумной и полезной деятельности в деревнях.
Но радовало все это недолго. Возвращались студенты после летних
вакаций, рассказывали, "как оно в крестьянстве", про выкупные платежи
рассказывали, про "податное бремя", давившее мужика, про бунты и неизбывное
"ту-ру-ру" карательных отрядов. Из Питера наведывались коллеги (тогда-то и
познакомился Денис с Михайловым), говорили, что народ ждет помощи от людей
образованных, что интеллигенты живут на счет народа и обязаны отплатить ему
с процентами. Иное настроение воцарилось в петровских артелях, иные речи
зазвучали в рощах. К чему агрономия? К чему химия да ботаника? Зачем они,
если крестьянская Россия ограблена царем-"освободителем", помещиками?
И Денис тоже ринулся "в народ": надо было увидеть, узнать загадочного
страстотерпца и труженика. У Невы-реки, прав Пушкин, у Невы-реки державное
течение. Москва-река безнадежно обмелела. Казалось, искать там нечего.
Былую вольницу, былой бунтарский дух искали на Волге, на Дону.
"Ходили в народ"... И что же, братцы, выходили? Не пристав захватит
пропагандиста, так мироед руки за хребтом тебе скрутит. А то и мужик
простой. "Возьмите, ваше благородие, пришлого смутьяна, книжки читает, инда
страшно слушать: то о боге, то о царе..."
Не раз и не два Денис с Михайловым едва ноги уносили. А однажды, в
Заволжье, с полицейскими чинами целый бой выдержали. Вплавь ушли.
Михайлов раскольниками увлекся. "Вот, - восхищался, - настоящий
горючий материал! Первыми повстанцами будут!" Денис смеялся: "Горючий
материал? Да они цигарку боятся запалить!" Спрашивал: "Ты что, позабыл, как
Белинский в письме к Гоголю костит твоих раскольников?" А Михайлов: нет да
нет, увидишь, Денис. Прилепился Саша к раскольничьим селам, молитвы-обряды
па-зубок, старинные рукописи в Москве и Питере читал.
Денис подался южнее: в Ростовский уезд, в Таганрогский, Миусский. И
косил, и молотил, всего отведал... Потом опять с Михайловым на Волге
повстречался, в Саратове. Саша тогда "ходил" с Плехановым. Но уж от
раскольников отступился. "Ладно, - говорил. - Подумаем и подведем итоги".
Денис ответил: "Подумать-то, брат, никогда не мешает, но не сиднем же
сидеть".