"Юрий Владимирович Давыдов. И перед взором твоим... (Опыт биографии моряка-мариниста) " - читать интересную книгу автора

С Вердеревской Александрой Ивановной повенчался коллежский асессор
Михайло Васильевич Головнин. Он тоже мог похвалиться древностью фамилии,
значившейся в шестой части родословной книги. "Древо" Головниных и описание
герба хранится в одном из ленинградских архивов.
Василий Головнин был первым у отца с матерью, но не последним. Впрочем,
трое его младших братьев не оставили заметных следов на жизненных дорогах.
Правда, в Гулынках все они четверо отнюдь не помышляли о карьере. Их
"поприщем" был обжитой господский дом, сад да рощи, Истья да пруды. И еще
лес за барским полем, куда посылали девок по грибы, по ягоды.
При слове "усадьба" видишь белые колонны, сквозящую листву лип, дорогу,
обсаженную рослыми березами, цветники, разбитые заботливо и любовно. Видение
необманчиво, все так и было. И старые нянюшки были, и моськи, и часы, сипло
отбивающие "Коль славен", и малашки, чешущие бариновы пятки, и мебеля
красного дерева, и развалистые диваны, и длинные трубки. Трубок без счета,
хоть полк закуривай.
Гулынки, конечно, не чета "версалям", что возникли под крылами
екатерининских орлов. Рязанское это село было просто-напросто старым
поместьем, где сизой зимою жарко топились изразцовые печи, а красным летом
густо жужжали черные мухи. Были Гулынки старым поместьем с залой, с
низенькими антресолями "для детей" и тесной людскою, кладовыми и подклетями,
бисерными вышивками и шелковыми ширмами. Старое гнездо, пахнущее яблоками,
вареньем, хлебом. Старое гнездо, набитое платьем, посудой, зеркалами,
утварью, всем, что оплатили поколения рабов и накопили поколения господ.
"Положение этого класса в обществе, - писая Ключевский, - покоилось на
политической несправедливости и венчалось общественным бездельем; с рук
дьячка-учителя человек этого класса переходил на руки к французу-гувернеру,
довершал свое образование в Итальянском театре или французском ресторане,
применял приобретенные понятия в столичных гостиных и доканчивал свои дни в
московском или деревенском кабинете с Вольтером в руках".
Черты верные, но беглые, общие, самим историком не раз дополненные.
Головнина ждал иной путь. Положение его, конечно, "покоилось на политической
несправедливости", однако не "венчалось общественным бездельем". Он был
прямым наследником служилых дворян петровской выделки. А духовно, подобно
многим современникам, пристал к вольнодумцам вольтеровской закваски.
Коллежский асессор Михайло Васильевич, сам в молодости гвардеец,
определил первенца в преображенцы. Васенька еще сливки попивал, когда уж был
"написан" унтер-офицером гвардии. Все наперед расчислил батюшка: из
сержантов гвардии пойдет Василий капитаном в армию, майором отставку получит
да и обоснуется в Гулынках. Куда как славно!
В казарму преображенцев он не попал. В армию тоже. И не до пехотного
майора дослужился. И в Гулынках бывал наездами, а не сиднем сидел*. Не по
отцовым наметкам судьба сложилась.
______________
* Много любопытного из истории Гулынок любезно сообщил мне в 1966 -
1967 гг. Андрей Филиппович Щегольков. Дед его был тамошним крепостным, сам
А. Ф. Щегольков прожил почти всю свою долгую жизнь в Гулынках.
В письмах А. Ф. Щеголькова зафиксированы крестьянские легенды о В. М.
Го-ловнине, передававшиеся из поколения в поколение. Резко отделяя В. М.
Головнина и его сына А. В. Головнина от прочих гулынских душевладельцев,
автор писем нисколько не идеализирует деревенскую жизнь "под помещиком".