"Юрий Владимирович Давыдов. И перед взором твоим... (Опыт биографии моряка-мариниста) " - читать интересную книгу автора

поднимался зеленый шум. Медленно сбросив тяжелый тулуп, держава ворочалась и
покряхтывала. Сходили снега, талые воды лежали на пожарищах недавней
пугачевской войны. Голубело небо, а под ним все еще означались виселицы.
Начинался потемкинский режим. Подполковник Преображенского полка, еще
не граф и не князь, уже заграбастал власть, о которой не смел мечтать ни
один европейский министр.
Только что попали в руки императрицы черноморские порты; она будет
"пускать кораблики" на юге, как Петр пускал на северо-западе. Только что
приказала долго жить буйная Запорожская Сечь. Только что началось
преобразование провинциального управления.
Изящные конспекты "Духа законов" Монтескье заброшены Екатериной в угол.
Вельможная псарня получает жирные куски в Белоруссии. Чиновничий гнус сосет
казну сотнями хоботков, а полные чувственные губы государыни улыбаются:
"Меня обворовывают точно так же, как и других, но это хороший знак и
показывает, что есть что воровать..." В прошениях на имя императрицы слово
"раб" велено заменить словом "верноподданный". От этого, наверное, прошения
перестали быть прошениями, рабы - рабами.
Четвертовав "изверга" на Болотной площади, "мать отечества" продолжает
царствовать. И от всего дворянского сердца повторяются чьи-то мольбы о том,
что ей подобает титул больший: матери народов. ("Позднее, - отмечает один
проницательный историк, - подобные фразы стали стереотипными, заменявшими
чувство".)
"Дети", то бишь российские дворяне, не меньше "матери" напугались
Емельки-самозванца. Наконец, слава богу, его останки разнесли во все четыре
стороны и сожгли. И вот во всех четырех сторонах, где только ни угнездилось
русское барство, нынче, весною 1776 года, во второй уж раз покойно, весело,
отрадно празднуют благовещенье.
Праздновали и в Гулынках. Празднуя, не забывали о весеннем севе, творя
молитву не только во храме, но и в закромах: "Мати божия, Гавриил-архангел,
благовестите, благоволите, нас урожаем благословите: овсом да рожью,
ячменем, пшеницей и всякого жита сторицей".
Отошел великий праздник, пришел великий труд. Каким он будет, урожай
семьдесят шестого года? А в помещичьем дому уже "урожай": барыня Александра
Ивановна разрешилась первенцем.
Младенцу мужского пола достаточно одного восприемника. Кто им был, я не
доискивался. Существеннее другое - черты "малой родины". Ведь, по словам
историка Соловьева, еще летописцы московские дивились храбрости и речистости
рязанцев. А литератор Елпатьевский, изъездивший всю страну во времена
сравнительно нам близкие, утверждал, что он нигде не встречал таких
красивых, нередко изящных крестьянских лиц, как в Рязанской губернии.

2

Село упоминается в рязанских писцовых книгах еще в начале XVII века.
Когда Василий Головнин родился, Гулынкам было никак не меньше полутораста
лет. Долгое время принадлежали они Вердеревским. Вердеревские происходили,
как пишет Головнин, "от татарского князя Сала Хамира, крестившегося при
Олеге и женившегося на его родственнице. Князь сей, получив обширные
владения в Скопине и поселившись на реке Верде, стал называться
Вердеревским".