"Юрий Владимирович Давыдов. Сенявин " - читать интересную книгу автора

кораблем, овладевает тобою необыкновенное чувство полноты жизни.
Мысом Лизард, отрубистым и мрачным, кончилась Англия. Бурунной пеною у
мыса Лизард началась Атлантика.

Глубокий, вечный хор валов,
Хвалебный гимн отцу миров...

Четверть века истаяло, как Сенявин впервые увидел океан.
Выдержал экзамен в корпусе, по числу баллов оказался из лучших (хотя
поначалу, резвым кадетиком, познаниями не блистал) и в мае 1780-го шагнул на
борт "Князя Владимира". Никифор Палибин, капитан бригадирского ранга, водил
корабли из Кронштадта в Португалию, и семнадцатилетний мичман увидел
Атлантику. Потом сияли ему иные небеса, иные волны, но океан не забывался.
Почему? Кругло и точно не определишь.
Впрочем, и теперь, четверть века спустя, уже вице-адмиралом, Дмитрий
Николаевич не искал определений: его самого искали в океане.
Выше цитировались предсказания старого дипломата: "невозможно, чтобы во
Франции не проведали..." И точно, "проведали"! То ли еще из России
просочились сведения, то ли уже из Англии, и теперь на перехват сенявинскому
отряду помчалась семерка французских линейных кораблей, да еще и фрегаты в
придачу.
Что было делать Сенявину? Двадцать с гаком лет назад, пылким мичманом,
он, конечно, пожелал бы завязать бой. Но храбрость командующего отличается
от храбрости командира корабля, не говоря уж о мичмане. У Дмитрия
Николаевича была капитальная задача - дойти до Корфу, действовать в морях
Адриатическом и Ионическом.
Нет, Сенявин драться не стал. Он уклонялся от боя на воде, как Кутузов
уклонялся от боя на суше: оба ждали "своего часа".
Но к бою Сенявин приказал изготовиться. И прибавил: огней не зажигать;
в восемь пополудни, то есть уже в темноте, не дожидаясь никаких сигналов,
поворотить на вест; в полночь опять изменить курс и спускаться к югу.
"Искусное распоряжение адмирала, - писал участник похода, - обмануло
неприятеля, темная ночь скрыла наши движения, и он упустил нас из рук". А
вскоре уже корабли были в Средиземном море...
Задолго до Сенявина и сенявинцев, направляясь "ко святым местам
Востока", в Средиземном море очутился Василий Григорович-Барский. Пилигриму
пришлось тяжко: "И бист страх велий, но не всем, наипаче мне, первый раз
сущему на море. Возмутися же ми сердце и завратися глава, яко едва не
одурех, не можах бо ни внутрь, ни верху корабля сидети, одмлевающе и (прости
ми, разумный читателю) не могий стерпети, блевах пятерицею до зелени тако,
не имий чим, едину некую зелень, аки желчь, испущах".
И на сенявинских кораблях кое-кто маялся морской болезнью. Но "страха
велия" уж не испытывали, ибо не первый день шли морем. К тому же, восхищался
спутник Сенявина, "солнце позлатило светлую лазурь неба, ни одно облако не
помрачало ясного свода его".
Адмирал не позволил морякам млеть, в ничегонеделанье: на кораблях
происходили регулярные ученья - артиллерийские и ружейные. Кроме того,
Сенявин принял гигиенические меры: ежедневное проветривание трюмов,
ежедневное окуривание пороховым дымом и мытье уксусом помещений и отсеков.
Он настрого запретил матросам спать в волглом белье. Он пользовался всякой