"Юрий Владимирович Давыдов. Белый всадник " - читать интересную книгу автора

что-то совсем дитячье. Другой бы ходил тучей: препоручений множество, а
денег малость".
Ковалевский вспомнил петербургских академиков: они и ему понаписали
пространные наставления. Подумать можно, что Ковалевский не подполковник
корпуса горных инженеров, а ходячее отделение Академии наук.
Жарища, однако... Конечно, куда приятнее было бы добираться до Бербера
на дахабия: полеживай в тенечке под навесом да услаждайся влажным плеском
воды за бортом. Но тогда пришлось бы дать здоровенный крюк. Ох уж эти реки,
что бы это бежать им прямехонько... Он отлично представляет тяготы пустыни,
но времени нельзя терять, потому что в мае под экватором грянет дождевой
потоп. А посему торопись, Егор Петрович, поспешай!
- Ну как, орлы-соколы! - Ковалевский постарался придать голосу эдакую
армейскую лихость. - Тронули, что ли?
Бородин ответил тускло:
- Да куда уж денешься?
А Илья только раздул щеки:
- Фу-у-у...
Арабы-проводники заголосили гортанно: они взывали к духу - покровителю
караванов.
И пустыня приняла караван. И час, и другой, и третий она была все та
же - песок, и только. Ковалевскому с Ценковским и Бородину с Фоминым
казалось, что они медленно погружаются в злое марево, в зыбкую желтизну...
На другой день все возликовали: огромное озеро блеснуло вдали - живое,
приманчивое, и они глядели на него не отрываясь.
- Море дьявола, - сказали погонщики.
"Бесовское наваждение", - понял Иван Терентьевич.
- Мираж, - мрачно молвил Ковалевский.
Озера сменялись полноводными реками в зелени прибрежных зарослей. Еще
какой-нибудь час пути - и ринься в воду, взметни ее полными пригоршнями,
припади лицом, грудью и пей, пей, пей.
Но час, и другой, и третий, а все - пески.
Стараясь отрешиться и от этих песков, и от мучительных видений, и от
мерной поступи каравана, и от жажды, и от этого неприятнейшего ощущения,
когда чудится, будто кожа твоя обратилась в шелуху, Егор Петрович размышлял
о... сооружении канала, который спрямил бы излучину Нила, пересек бы
пустыню... И тогда, о, тогда жизнь ударила бы артезианской струей под этим
бледно-серым, пожухлым от зноя небом!.. Длина канала? Верст триста, не
больше. Песчаные ложа умерших рек сократили бы земляные работы. Будь
Ковалевский пашой Египта, уж он бы, честное слово... И, сделавшись "пашой",
Егор Петрович размечтался: ему грезились распаханные буйно-зеленые поля и
селения феллахов на месте бывшей Нубийской пустыни.
Вдруг он явственно ощутил прохладу и в первую секунду подумал, что она
тоже порождение его грез, но тут же увидел, что солнце уже перевалило зенит,
и чуть-чуть потянул северный ветерок. "С милого севера в сторону южную", -
подумалось Егору Петровичу, и он отер платком лицо.
Видения рек и озер, колыхаясь, бледнели. Вот они начали никнуть к
пескам, меркнуть, рассеиваться. Еще немного, и они сгинут, как призраки при
пенье петухов.
Лишь однажды попались колодцы. Горькая мутная жижа мертвенно
поблескивала в глубине. Но кожаные мешки были наполнены, животные и люди