"Юрий Владимирович Давыдов. Белый всадник " - читать интересную книгу автора

пили эту жижу.
Мерно и твердо шествует караван соловых и белых одногорбых верблюдов.
Мерно и твердо шагают погонщики. Владеет ими древний ритм караванных дорог.
Только караван и движется посреди великого безмолвия и великого покоя.
Только он да солнце.
На десятый день темная точка появилась в пустом, блеклом, будто пылью
припорошенном небе. Она быстро катилась в вышине навстречу каравану. Все
ближе, все ближе... Коршун пронесся низко, был слышен роковой шелест его
крыл. Но арабы и русские улыбаясь следили за полетом коршуна. Недалече,
стало быть, Нил, совсем недалече! Ибо даже коршуны не смеют залетать в
просторы Нубийской пустыни.
Егор Петрович обернулся к Ценковскому, обвел рукой горизонт:
- Вот уж поистине, Левушка, куда и ворон костей не заносит.
- Не говоря о пресловутом Макаре с его телятами, - в тон ему отвечал
Ценковский.


2

Опрятная Александрия напомнила Ковалевскому европейские города; скрип
сакий на берегах Нила - скрип украинских колодцев-журавлей в родном селе
Ярошовке. А теперь, приближаясь к столице Восточного Судана, Ковалевский
вспомнил... реки Сибири: взбаламученную Катунь, чистую Бию. Бия и Катунь
рождали Обь, но, слившись, много еще верст текли словно бы порознь - струей
илистой, плотной и струею, пронизанной светом, плавно играющей. Так и здесь,
в Судане, разноцветье было отчетливым: справа струились светлые воды,
слева - голубовато-зеленые.
Неделю спустя после перехода Нубийской пустыней Ковалевский подплывал к
Хартуму. Хартум лепился ближе к Голубому Нилу, но Белый Нил был виден чуть
ли не из каждого уголка этого города, вот уже четверть века как завоеванного
пашой Египта.
Не впервые случалось Ковалевскому подъезжать к чужому, незнакомому
городу. Мало ли повидал он за годы странствий? Вот уж почитай второй десяток
лет он по праву может называть себя путешественником. Начинающим горным
инженером скитался по кряжам Алтая. Всей грудью вдохнул полынный настой
Оренбургских степей. Приаральское солнце, шершавое, как язык верблюда,
лизало его лицо. Шумели над ним кедры и пальмы Кашмирской долины, дивил
мрамор Лахора, столицы сикского государства в Индии, пели славянские песни
горные реки Балкан...
Начальником оружейного завода жил Егор Петрович в Златоусте. Урал
пришелся по душе - ядреные зимы и жаркие лета, тропы старателей, воинский
звон железа в полутемных и приземистых заводских корпусах, адские отблески
плавильных печей... По душе Ковалевскому был Урал и уральцы, и дел у него в
Златоусте было невпроворот, но все же томила душу тоска по дальним
путешествиям. И тут-то вдруг свалилось нежданное поручение: подполковнику
Ковалевскому ехать в Африку! Ждут не дождутся его в краях черт-те знает
каких двое молодых африканцев, его, Ковалевского, выученики.
Приказ был получен летом сорок седьмого года. На радостях Егор Петрович
сунул фельдъегерю целковый. И закрутился как бешеный в Златоусте: сдавал
завод новому начальнику, прощался с сослуживцами, утешал дам; они теряли