"Юрий Владимирович Давыдов. Белый всадник " - читать интересную книгу автора

сочувственно покачивая головой, что экспедиция вряд ли обернется счастливо:
и золота полковник не сыщет, и заболеет наверняка.
Рассуждения на эту тему заключил аптекарь Лумелло.
- Оставайтесь-ка с нами, - улыбался он, показывая дурные зубы. - Нет?
Ну так выпьем, господа!
И вот они пьют уже второй час.
Доктор Пенне, склонив лысую, желтую голову, перебирал струны гитары и
порывался тянуть фальцетом песенку Беранже "Мои дни осуждены...".
Слово "осуждены" не нравилось отравителю Лумелло.
- Осуждены? - негодовал пьяный аптекарь; его маленькие, близко
посаженные глазки буравили доктора. - Осуж-де-ны? Эт-то мы еще поглядим!
Доктор отмахивался. Барон Мюллер, плотный, мясистый человек,
оглядывался вокруг с таким видом, будто поджидал обидчика, которого он,
барон Мюллер, видит бог, вздует как следует. Торговец черным деревом Вессье
рассказывал что-то сальное о "прелестницах абиссинках"; при этом он целовал
кончики своих пальцев и все пытался хлопнуть Ковалевского по плечу.
Наконец Егор Петрович стал откланиваться.
- Куда же вы? - изумился Уливи, и Ковалевскому, как давеча, когда речь
зашла о золоте, показалось, что негоциант мгновенно стал прозрачно-трезв. -
Куда же вы, дорогой полковник? Мы еще грянем баркаролу из "Фенеллы". Мы тут
отлично все спелись, - добавил он с двусмысленной улыбкой.
Егор Петрович остался: неловко было обидеть гостеприимного хозяина.
Веселье, если только все, что происходило на террасе, можно было назвать
весельем, продолжалось.
И вдруг вся компания притихла.
Он всегда появлялся внезапно, этот иезуит, - длинный, постный, с узким
лицом и недобрыми умными глазами. И в этих внезапных его появлениях всегда
было нечто устрашающее.
Падре Рилло привычно поднял руку для благословения, но, увидев красные
лоснящиеся физиономии своей паствы, опустил руку и сказал:
- Добрый вечер. - Голос у него был звучный, энергический.
- Добрый вечер, падре, - послышалось со всех сторон, - добрый вечер.
Рилло направился к Егору Петровичу.
- Рад видеть вас еще раз, - сказал падре по-русски, к великому
удивлению всех присутствующих.
Не удивились двое: Ковалевский и Никола Уливи.
- Кофе, падре? - спросил хозяин.
- Да, кофе, - ответил Рилло, не взглянув на Уливи и садясь рядом с
Ковалевским.
Они познакомились утром. Едва барка подвалила к Хартуму, как на борт
поднялись миссионеры, среди них был и Рилло. Но еще задолго до хартумского
знакомства Ковалевский был наслышан об этом неутомимом служителе Ватикана -
имя его частенько появлялось в европейских газетах. Особенно громко
прозвучало оно после ловких политических комбинаций падре Рилло в Сирии.
Утром на дахабия Ковалевский узнал из уст Рилло, что отныне падре со
своей братией приступает к широкой миссионерской деятельности именно там,
где Егору Петровичу, по просьбе египетского правительства, поручалось
разведать золотые россыпи. Но падре, впрочем, умолчал о том, что его миссия
печется не столько о вящей славе господней, сколько о пополнении ватиканской
казны, а сверх того, и о проникновении некой европейской державы в Судан и