"Юрий Владимирович Давыдов. Смуглая Бетси, или Приключения русского волонтера" - читать интересную книгу автора

был навет, а он, Василий Никитич Каржавин, предстанет словно бы в белой
ризе.
Перед кем, спрашивается, предстанет? И тут другая надежда высветилась.
Василий Никитич пуще ободрился, вообразив давнее, московское - дом близ
Арбата, куда волею отца своего носил он барашка в бумажке... Нынче этого не
понять. В наше время кто рассчитывает на знакомства? Каржавин рассчитывал.

7

Неохота встречаться с г-ном Шешковским, а ничего не поделаешь, надо.
Ходить недалеко - он здесь, в крепости Петра и Павла. Но не в равелинной
темнице, а в своей канцелярии, где стелется тяжелый дух секретного
делопроизводства - сургуча и свечного нагара пополам с паленой человечиной и
сырых от крови опилок.
Был Степан Иваныч тщедушен, ростом мал; выглядел изможденным, будто
сейчас из подземелья. Но этим мозгляком владело могучее, как похоть,
желание - изобличать. Повторял как заповедь: "Несть тайны, иже не явлена
будет".
Отец его, бывало, плакался: "Ох, всеконечная моя скудость, дневной пищи
не имею". Подвизался отец в московских приказах. Прытче всего в Ямском.
Ямскую гоньбу отправляли раскольники. Тверезые и смекалистые, они нередко
выходили на торговую линию. А как стряхнуть ямскую повинность? Тащи барашка
в бумажке. Тащили. В числе прочих и Каржавины.
Шешковский-отец, плачась о пропитании, поставил близ Арбата каменный
дом. А детушек ставил на ноги. Степку совсем еще отроком сунул в хомут
службы. В канцелярии розыскных дел побегушки да колотушки? Зато местечко,
как нынче бы выразились, перспективное. Поначалу, значит, синяки и шишки, а
потом уж пироги и пышки.
При Петре сыск вершил Ромодановский. Царь, случалось, жучил его: полно
с Ивашкой Хмельницким знаться, быть роже драной. Ромодановский обижался:
некогда, государь, винище дуть, беспрестанно в кровях омываемся... Копиист
Степка Шешковский пером скрипел уже при генерал-аншефе Ушакове. Этот тоже не
росой омывался. Потом Тайную канцелярию принял Шувалов. Его сиятельство
благоволил Шешковскому-старшему, вняв просьбе, мановением перста переместил
Шешковского-младшего из Москвы в Санкт-Петербург.
На Мойке, в доме близ Синего моста, у его сиятельства сновал Степушка
часто. Год, другой - радость: "Во исполнении важных дел поступает
добропорядочно и ревностно, почему и достоин он, Шешковский, быть
протоколистом".
Медленно сплывали воды Мойки, а Степушка ходом шел - возвысили его в
секретари Тайной канцелярии. Что сие значило? А то, что забрал он в кулачок
весь имперский сыск. И не то чтобы формально, а натурально.
- Легко ли, сударь, - вздохнул Степан Иваныч и повел плечом, оправляя
мерлушковый полушубочек внакидку; казна дров не жалела, но г-н Шешковский
мерзляк был. Оправив полушубочек, опять вздохнул: - Прошу взять в
соображение, каково достается.
В "соображение" следовало взять следующее.
- Прежде, судырь, каждый волен был донос отписать, а нынче опаска
берет, ибо за ложный извет - плетьми: "Имей впредь осторожность!" Грех на
ближнего возводить напраслину, однако и без доносов хоть плачь... Прежде,