"Зиновий Самойлович Давыдов. Из Гощи гость (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

- Онисифор... - молвил один. - Онисифор, подьячий*, княжичев учитель...
Вишь, брёл-брёл, да малость не добрёл.
______________
* Подьячие - служащие различных учреждений Московского государства:
делопроизводители и писцы. Были и вольные подьячие - "площадные"; эти на
Ивановской площади в Московском Кремле обслуживали частных лиц, составляя
для них за особую плату разного рода деловые бумаги.

- Пьяница он, Онисифор, бражник! - откликнулся другой. - Чать, на
Москве по всем кабакам он известен... Онисифор, пробудись! Опохмелиться
пойдем ли? Онисифор Васильич!
Но Онисифор спал непробудно, вечным сном; он не алкал и не жаждал, и
опохмеляться ему было теперь ни к чему. Не добудившись его, мужики
погалдели, потараторили, да и поволокли подьячего на двор, к житному амбару
напротив княжеского дома.
Зимнее утро медленно натекало на Чертолье*, расплывалось по заулкам,
расходилось по хворостининским дворам меж работных изб и всяких
хозяйственных построек. А на снегу возле житницы лежал человек, учитель
малолетнего князя Ивана, бывший площадной подьячий Онисифор Злот, за описку
в царском титуле отставленный от дела и под окошком писчей избушки битый
плетью. Он и вправду был пропойца лютый: даже холщовый свой бумажник и
медную чернильницу пропил он давно и промышлял тем, что ходил по боярским
дворам, обучая малых ребяток по азбуке рукописной:
______________
* Старинное название района Кропоткинской улицы в Москве, где один из
переулков носит название Чертольского.

Аз-буки-букенцы,
Веди-веденцы...
С указкой костяной и перышком лебяжьим научил подьячий и способного
княжича Ивана читать и писать и даже складывать стихи.
Но что было теперь делать с мертвым Онисифором? Никто этого не знал,
как никому не ведомо было, есть ли у Онисифора какие-нибудь родственники в
Москве и где жил этот человек, который почти ежедневно приходил на Чертолье
к княжичу в комнату, исправно получал из княжеской поварни полагавшийся ему
корм и в сумерки снова брел по опустевшей улице неизвестно куда. Но
раздумывать тут было нечего: подьячий был мертв, и его взвалили на дровни,
покрыли рогожею и повезли прочь со двора. Выбежавший на крыльцо перепуганный
княжич увидел, как стегнул вожжою по взъерошенной лошадке Кузёмка-конюх, как
дернула она с места и высунулись из-под рогожи ноги Онисифора, обутые в
рваные, выгоревшие на солнце и стоптанные по всем московским кабакам сапоги.
Аз-буки-букенцы,
Веди-веденцы, -
прошептал княжич Иван, вспомнив, как Онисифор года три тому назад впервые
развернул перед ним свою азбуку, разрисованную усатыми колосками, звериными
мордами, человеческими фигурами.
- Аз, буки, веди... - стал твердить, как тогда, княжич, и горячие слезы
покатились у него по горевшим от холода щекам.
Уже и ворота закрыли и подворотню вставили, а княжич все не уходил в
покои, все глядел в ту сторону, куда повезли Онисифора Злота. О чем плакал