"Маркиз де Сад. Сто двадцать дней содома " - читать интересную книгу автора

старой амазонкой, которую изображала Тереза. У Дюрсе в качестве сподручного
был "Разорванный-Зад", рядом с ним стояла Алина, дочь Епископа, а напротив -
четыре маленьких султанши: здесь было два мальчика, переодетых в девочек;
такое утончение доводило до крайней точки притягательности обольстительные
фигуры Зеламира, Гиацинта, Коломб и Мишетты. Старая арабская рабыня, которую
изображала Мари, возглавляла катрен. Три рассказчицы, великолепно одетые на
манер парижских девушек хорошего тона, сели у подножия трона на канапе, с
умыслом поставленное здесь, и Дюкло, рассказчица этого месяца, в легком и
очень элегантном прозрачном наряде - где было много красного и бриллиантов,
устроившись на возвышении, так начала историю событий своей жизни, в которой
она должна была подробно изобразить сто пятьдесят первых страстей, названных
"простыми", "Не такой это пустяк, господа, говорить перед таким собранием,
как ваше. Привыкшие ко всему тонкому и деликатному, что только могут рождать
слова, как сможете вынести вы этот бесформенный и грубый рассказ такого
несчастного создания, как я, которая не получала никакого иного воспитания,
кроме того, что дала мне эта распутная жизнь? Но ваша снисходительность
придает мне силы; вы требуете лишь естественности и правды, и в этом
качестве, без сомнения, я осмеливаюсь надеяться на вашу благосклонность.
Моей матери было двадцать пять лет, когда она родила меня; я стала ее вторым
ребенком, первой была дочь на шесть лет старше меня. Она была не знатного
происхождения. Круглая сирота, она очень рано осталась без родителей;
поскольку жили они неподалеку от де Реколле в Париже, когда она осталась
совсем одна, без средств к существованию, то получила от этих добрых отцов
разрешение приходить просить милостыню у них в церкви. В ней было немного
молодости и свежести; очень скоро на нее обратили внимание, и из церкви она
поднялась в комнаты, откуда вскоре спустилась беременной. Именно подобным
приключениям была обязана своим рождением моя сестра, и кажется довольно
правдоподобным, что мое появление на свет было вызвано тем же. Добрые отцы,
довольные послушанием моей матери, видя, как она плодотворно трудится для
общины, вознаградили ее за труды, предоставив собирать налоги за стулья в
церкви; этот пост моя мать обрела после того, как с позволения своих
"настоятелей" вышла замуж за водоноса дома, который тотчас же удочерил меня
с сестрой - без тени отвращения. Родившись в святом месте, я жила, по правде
говоря, скорее в церкви, чем в нашем доме. Я помогала матери расставлять
стулья, была на подхвате у ризничьих по их делам, прислуживала во время
мессы, если это было необходимо, хотя мне тогда исполнилось лишь пять лет.
Однажды, когда я возвращалась после своих священных занятий, моя сестра
спросила меня, встречалась ли я уже с отцом Лораном? "Нет", - отвечала я. -
"И все же, - сказала она мне, - он выслеживает тебя, я знаю; он хочет
показать тебе то, что показывал мне. Не убегай, посмотри хорошенько, не
бойся; он не тронет тебя, а только покажет тебе что-то очень забавное, и
если ты дашь ему сделать это, он тебя хорошо вознаградит. Нас больше
пятнадцати таких, здесь и в округе, кому он это показывал много раз. Это
доставляет ему удовольствие; каждой из нас он давал какой-нибудь подарок".
Вы прекрасно представляете себе, господа, что не надо было больше ничего
прибавлять, чтобы я не только не убегала от отца Лорана, но даже стала
искать встречи с ним. Целомудрие почти молчит в том возрасте, в котором я
была, но его молчание на выходе из рук природы; не является ли это верным
доказательством, что это неестественное чувство несет в себе гораздо меньше
от этой праматери, чем от воспитания? Я тотчас же понеслась в церковь и,