"Маркиз де Сад. Сто двадцать дней содома " - читать интересную книгу автора

содомиста, но он сдержался. Обед прошел, как обычно; только дорогой
Председатель, слишком много выпив и напроказничав за трапезой, снова
воспламенился за кофе, который подавали Огюстин и Мишетта, Зеламир и
Купидон, руководимые старухой Фаншон, которой, в виде исключения, приказали
быть голой, как и дети. От этого контраста возник новый яростный приступ
желаний у Кюрваля, и он дал себе волю (несколько поколебавшись в выборе) со
старухой и Зеламиром, что наконец позволило ему пролить сперму. Герцог, со
стоящим торчком членом, крепко прижимал к себе Огюстин; он орал,
сквернословил, нес вздор, а бедная малышка, вся дрожа, все время отступала
назад, точно голубка перед хищной птицей, которая подстерегает ее и готова
схватить. Все же он довольствовался лишь несколькими похотливыми поцелуями и
преподал ей первый урок помимо того, который она должна была начать изучать
на следующий день. Двое же других, менее оживленные, уже начали сиесту, и
наши два чемпиона последовали их примеру; все проснулись лишь в шесть часов,
чтобы перебраться в гостиную рассказов. Все катрены предыдущего дня были
изменены как по сюжетам, так и по костюмам, и у наших друзей соседями по
дивану оказались: у Герцога - Алина, дочь Епископа и, по стечению
обстоятельств, как минимум, племянница Герцога; у Епископа - его невестка
Констанс, жена Герцога и дочь Дюрсе; у Дюрсе - Юлия, дочь Герцога и жена
Председателя; у Кюрваля (чтобы проснуться и немного расшевелить себя) - его
дочь Аделаида, жена Дюрсе, одно из тех созданий этого мира, которое он
больше всего на свете любил доводить из-за ее добродетельности и набожности.
Он начал с ней разговор с нескольких дурных шуток и, приказав ей сохранять
во время всего вечера позу, отвечавшую его вкусам, но очень неудобную для
этой бедной маленькой женщины, пригрозил ей всеми последствиями своего
гнева, если она изменит позу хотя бы на миг.

Когда все было готово, Дюкло поднялась на свое возвышение и продолжила
нить своего повествования такими словами: "Три дня моя мать не появлялась
дома, и ее муж, обеспокоенный скорее за последствия и деньги, чем за ее
персону, решил войти в ее комнату, где они обычно прятали все, что у них
было самого ценного. Каково было его удивление, когда вместо того, что он
искал, он обнаружил записку от моей матери, которая писала ему, чтобы он
смирился с постигшей его потерей, потому что, решив расстаться с ним
навсегда и совсем не имея денег, она вынуждена была взять с собой все, что
могла унести; и что в конечном итоге он может обижаться за это лишь на себя
и на плохое с ней обращение, и она оставляет ему двух девочек, которые стоят
всего того, что она уносит с собой. Но малый был далек от того, чтобы
считать, что одно стоило другого; он нам вежливо сказал, чтобы мы даже не
приходили ночевать домой, и это было явным доказательством: он не думал так,
как моя мать. Почти ничуть не обидевшись на такой прием, который давал нам,
сестре и мне. полную свободу предаться в свое удовольствие той самой жизни,
которая начинала нам нравиться, мы думали лишь о том, чтобы забрать той
мелкие вещи и так же быстро распрощаться с дорогим отчимом, как он сам того
желал. Мы перебрались с сестрой в маленькую комнатку, расположенную
неподалеку, ожидая покорно, что еще преподнесет нам судьба. Наши первые
мысли были об участи нашей матери. Мы ни минуты не сомневались, что она
находится в монастыре, решив тайно жить у кого-нибудь из святых отцов или
быть у него на содержании, устроившись в каком-нибудь уголке неподалеку; мы
все еще не слишком беспокоились, когда один монах из монастыря принес нам