"Маркиз де Сад. Сто двадцать дней содома " - читать интересную книгу автора

бордель. Я должна была оставаться там слишком долго, не находя применения. В
тот же самый вечер к нам пришел один старый негоциант, закутанный в плащ с
ног до головы, с которым госпожа Герэн и свела меня для почина. "Вот, очень
кстати, - сказала она старому развратнику, представляя меня. - Вы же любите,
чтобы на теле не было волос, господин Дюкло: гарантирую вам, что у ней их
нет". - "Действительно, - сказал этот старый чудак, глядя на меня в
лорнет, - она и впрямь совсем ребенок. Сколько вам лет, крошка?" - "Девять,
сударь". - "Девять лет... Отлично, отлично, мадам Герэн, вы же знаете, как
мне нравятся такие. И еще моложе, если у вас есть: я бы брал их, черт
подери, прямо при отлучении от кормилицы". Госпожа Герэн, смеясь над этими
словами, удалилась, а нас закрыли вместе. Старый развратник, подойдя ко мне,
два или три раза поцеловал меня в губы. Направляя своей рукой мою руку, он
заставил вынуть из своих брюк орудие, которое едва-едва держалось, и,
по-прежнему, действуя без лишних слов, снял с меня юбчонки, задрал рубашку
на грудь и, устроившись верхом на моих ляжках, которые он развел как можно
шире, одной рукой открывал мою маленькую щель, а другой тем временем изо
всех сил тер себе член. "Прекрасная маленькая пташка, - говорил он, двигаясь
и вздыхая от удовольствия, как бы я приучил ее, если бы еще мог! Но я больше
не могу; я напрасно старался, за четыре года этот славный парень больше не
твердеет. Откройся, откройся, моя крошка, раздвинь хорошенько ножки". Через
четверть часа, наконец, я увидела, что мой клиент вздохнул. Несколько "черт
подери!" прибавили ему энергии, и почувствовала, как все края моей щели
залила теплая, пенящаяся сперма, которую распутник, будучи не в силах
вогнать внутрь, пытался, по меньшей мере, заставить проникнуть с помощью
пальцев. Не успел он это сделать, как молниеносно ушел; я еще была занята
тем, что вытирала себя, а мой галантный кавалер уже открывал дверь на улицу.
Таковы, господа, истоки появления имени Дюкло: в этом доме существовал
обычай: каждая девочка принимала имя первого, с кем она имела дело, и я
подчинилась традиции". "Минуточку, - сказал Герцог. - Я не хотел вас
прерывать, до тех пор, пока вы сами не сделаете паузу. Объясните мне две
вещи первое - получили ли вы известия от своей матери и вообще узнали ли вы,
что с ней стало; и второе - существовали ли причины неприязни, которую вы с
сестрой питали к ней? Это важно для истории человеческого сердца, а именно
над этим мы работаем. - "Сударь, - ответила Дюкло, - ни сестра, ни я больше
не имели ни малейших известий от этой женщины". - "Ну что ж, - сказал
Герцог, в таком случае, все ясно, не так ли, Дюрсе?" - "Бесспорно, - ответил
финансист. - В этом не стоит сомневаться ни минуты; вы были очень счастливы
от того, что вам не пришлой идти на панель, поскольку оттуда вы никогда бы
не вернулись". -"Неслыханно, как распространяется эта мания, - сказал
Кюрваль." - "Клянусь, это потому, что она очень приятна, - сказал
Епископ." - "А во-вторых? - спросил Герцог, обращаясь к рассказчице." - "А
во-вторых, сударь, честное слово, мне было бы очень тяжело рассказывать вам
о причинах нашей неприязни; она была так сильна в наших сердцах, что мы
признались друг другу, что чувствовали себя способными отравить мать, если
бы нам не удалось отделаться от нее иным способом. Наше отвращение достигло
предела, а поскольку оно не имело никакого выхода, то, вероятнее всего, это
чувство в нас было делом рук природы". - "Да и кто в этом сомневается? -
сказал Герцог. - Каждый день случается так, что она внушает нам самую
сильную наклонность к тому, что люди называют преступлением; вы отравили
быее уже двадцать раз, если бы действие в вас не было результатом