"Маркиз де Сад. Сто двадцать дней содома " - читать интересную книгу автора

ногу, которая заставила бы блевать любого другого: именно то самое грязное и
самое отвратительное, что было в ней и воспламеняло сильнее всего этого
человека. Он хватает ее, страстно целует, губы его раздвигают по очереди
каждый палец, а язык с самым большим воодушевлением выбирает в промежутке
между пальцами чернеющую зловонную грязь, которую откладывает природа и
которую усугубляет недостаточный уход за собой. Он не только втягивает это в
свой рот, но и глотает се, смакует; сперма, которую он проливает, тряся себе
член при этой операции, становится недвусмысленным доказательством крайнего
наслаждения, которое он получает." "О! Ну вот этого я не понимаю, - сказал
Епископ." - "Значит, мне необходимо растолковать вам это", - сказал
Кюрваль. - "Как! Вам это может быть по вкусу? -сказал Епископ." -
"Посмотрите на меня", - сказал Кюрваль. Он встает, все окружают его и видят,
как этот невероятный распутник, который соединял в себе все вкусы распутного
сладострастия, обхватив отвратительную ногу Фаншон, этой грязной и старой
служанки, которая была описана выше, млея от сладострастия, сосет ее. "А вот
я понимаю все это, - сказал Дюрсе. - Достаточно быть пресыщенным, чтобы
понять все эти гнусности; пресыщение вдохновляет на разврат, который
заставляет исполнить все немедленно. Все устали от простых вещей,
воображение раздосадовано, а мизерность наших средств, слабость наших
способностей, развращенность духа приводят нас к мерзостям". "Несомненно,
именно такой была история, - сказала Дюкло, продолжая рассказ, -старого
командора де Каррьер, одного из лучших клиентов госпожи Герэн. Ему нужны
были только женщины, испорченные либо развратом, либо природой или рукой
правосудия. Одним словом, он принимал лишь одноглазых, слепых, хромых,
горбатых, безногих, одноруких, беззубых, с изуродованными частями тела,
исхлестанных или клейменых или с явным тавром любого другого акта
правосудия, и, вместе с тем, самого зрелого возраста. Однажды ему дали (в
тот момент, когда я подглядывала) женщину пятидесяти лет - известную и
клейменую воровку, которая, к тому же, была одноглазой. Эта двойная порча
показалась ему сокровищем. Он закрывается с ней, заставляет раздеться
донага, исступленно целует на ее плечах явные знаки ее унижения, страстно
сосет каждую борозду этой раны, которую называет почетной. После этого весь
его пыл обратился на заднее отверстие: он раздвигал ягодицы, нежно целовал
изъязвленное отверстие, которое они скрывали, долго сосал его, а затем,
усевшись верхом на спину этой девицы, стал тереться членом о те знаки
правосудия, которые были на ее теле, расточая похвалы ей за то, что она
заслужила этот почет; склонившись над ее задом, он принес жертву до конца,
еще раз поцеловав алтарь, которому только что отдал столь длинные почести, и
наконец излил обильное количество спермы на честные знаки, которые так
сильно разгорячили ему голову". "Черт подери, - сказал Кюрваль, голова
которого в тот день кружилась от похоти. -Посмотрите, посмотрите, друзья
мои, на этот поднимающийся член! До какой степени распаляет меня рассказ об
этой страсти". Подозвав Ла Дегранж, он сказал: "Иди, иди сюда, грязная
деревенщина, ты так походишь на ту, которую только что нам изобразили;
доставь мне удовольствие, которое она доставила командору". Госпожа Ла
Дегранж подходит; Дюрсе, спутник этих излишеств, помогает Председателю
раздеть ее донага. Сначала она создаст некоторые трудности ;ее начинают
кое-в-чем подозревать, бранят за то, что она прячет что-то, за что общество
ее еще более оценит. Наконец, показывается ее изрубцованная спина и
становится ясно по букве "В" и букве "М", что она дважды испытала на себе