"Ирина Дедюхова. О человеках-анфибиях" - читать интересную книгу авторасекретарем обкома, еще на прошлой неделе крутившим барабан с назначениями в
конференц-зале. Только тут дусик стал медленно просекать, откуда надо было к построению светлого будущего подбираться. Ну, да делать нечего. Валентин Борисович начал на шажок да полшажка протискиваться сквозь плотную толпу к становищу мамаеву, понимая, что это и есть та единственно возможная аудиенция, без которой в дальнейшем ему не найти своего места в жизни. С ностальгической горечью Валентин Борисович вспомнил, как за просто так, за дореформенные три рубля повезло ему в молодости с покойной Виленой, а ведь раз на раз в жизни не приходится. Но все размышления о жизненных коллизиях он из головы выкинул и, выставив локти, не обращая внимания на тычки и пинки, принялся остервенело продираться к эпицентру событий сквозь плотную толпу, пропахшую потом и жаренным в нерафинированном подсолнечном масле репчатым луком. Приподнявшись взглядом над склоненными головами к молочно-сизой полоске у самого горизонта, Мамай неожиданно крикнул страшным, отвратительным голосом: "Двасать процент со вщерашнего дни!" Базарный люд вздрогнул, в страхе поддался назад, чуть не раздавив барахтающегося дусика в блин с начинкой о заколоченную дверь не работающего сортира. И лишь одна баба в грязном белом фартуке, завыв на всю площадь, бросилась перед ним на колени на край ковровой дорожки: "Не вели казнить, вели слово молвить, грозный наш Мамай Ишимбаевич!" - Что это у тебя такой непорядок сегодня, Павлюченко? - недовольно спросил вполголоса Мамай краснорожего мужика в синих нарукавниках. - Не могу знать, Ваше Превосходительство! - растерянно пробормотал тот. - Второе тебе строгое предупреждение, Павлюченко, - прошипел Мамай ему, после - можно и казнить. На рынке, мадам, и два надвое случается. Говори, раз вылезла!" - За что же это двадцать процентов-то, батюшка? - ныла баба, цепляясь за ноги отпихивающегося Мамая. - Ведь и так последнее выколачиваем! - Ах, ты баба, глупая, неразумная! - заорал визгливо Мамай, ногами в сапожках сафьяновых на нее затопав, - Ты хоть раньше газетки читала? Ты хоть знаешь, сколько у народишки твоего по чулкам да по матрасам от меня средств финансовых в тайниках пораспихано? Прикидываются они! Чего им по базару шастать, если денег нет? Свою выгоду высматривают! В кого же ты такая - наивная, да легковерная? А нам их деньги нужнее! Мы их в оборот пустим. Знаешь, сколько денег на реформу торгового павильона надо? Иди отсюда! Решила народ жалеть - нечего на базар ходить, дура полоротая! Острым взглядом выдернув дусика из напирающей на оцепление толпы, Мамай наклонился к молодцу с косой саженью в плечах и внушительной кобурой на поясе. Процедил какие-то важные слова вполголоса, и молодец рванулся рысью к Валентину Борисовичу, схватил его за шиворот и повалил перед узкими пронзительными очами своего начальника. - Ну, здравствуй, собачий сын! - ласково молвил Мамай под подхалимские смешки ближайшей челяди. - Руководить с утра пораньше палатками пришел? Молодец! Видно делового человека издалека! Максимов, клешни грязные свои у него с горла подбери! Встань, Валя, подымись! На-кося, ручку мою поцелуй! И, краснея от унижения, дусик с чувством чмокнул птичью лапку Мамая. - Вот и ладно, Валя, - тихо сказал ему Мамай, - спасибо, что не возгордился, геройствовать перед чухней базарной не начал. Народ-то надо |
|
|