"Ион Деген. Статьи и рассказы" - читать интересную книгу автора

служил в трофейной команде. Кстати, я и сейчас не знаю, были ли такие
подразделения в Красной армии. Кличка "Трофейная команда" прочно пристала к
Алексею Гурину. Проносил он ее года полтора, до того дня...
Однажды после занятий я встретил Алексея на площади. Было скользко.
Холодно. Я продрог еще в библиотеке. А здесь январский ветер продувал не
только мою шинельку, но всего меня, до мозга костей.
Алексей предложил зайти с ним в забегаловку. Я намекнул на мою
финансовую несостоятельность.
- Какие разговоры! Я угощаю! - По-царски предложил Алексей.
Угощение состояло из стакана водки и соленого огурца на закуску. На
бoльшее и у Алексея не хватило денег.
Мы еще не были приучены к тому, что полный стакан не выдувается в один
присест. Зато каждый неторопливо жевал свой огурец, растягивая удовольствие.
Мы признались друг другу, что с удовольствием сжевали бы еще что-нибудь
более существенное. Но, увы, пайковые пятьсот граммов глиноподобного хлеба
мы получим только завтра. А сейчас оставалось довольствоваться выпитым.
Все-таки углеводы в жидком виде. По двести граммов на брата. Мне этого,
конечно, было маловато. Что уж говорить об Алексее с его габаритами. Я
расстегнул шинель. В забегаловке было тепло. Алексей долго разгонялся,
прежде чем начать разговор, ради которого он разорился на водку. Уже на
второй или третей минуте монолога я понял, почему разгон был таким долгим и
мучительным.
Это была исповедь. Страшная. К такой теме в ту пору не прикасались.
Там, на продуваемой колючим ветром площади, да и здесь, в теплой
забегаловке, был январь 1948 года. Людям, которые еще помнят это время,
ничего объяснять не надо. А молодым все равно не понять. В самых талантливых
описаниях той поры можно найти только слабые отзвуки кошмара, в котором мы
существовали. Что самое невероятное, погруженный в немыслимую глубину этого
кошмара, придавленный невыносимой идеологической и репрессивной глыбой, я,
ортодоксальный коммунист, старался найти оправдание родной партии,
правительству и лично товарищу Сталину.
Начиная с июльских боев 1941 года и до последнего ранения, я прочно
знал, что живым меня в плен не возьмут. Мое отношение к бывшим в плену не
отличалось от официального. В плен, как мне внушали, сдавались только
изменники родины. Правда, осенью 1944 года в моем мировоззрении на короткое
время появилась маленькая трещинка. Вместо мотострелков нашей бригады к нам
на танки посадили десантников из штрафного батальона, бывших офицеров,
освобожденных из плена. Как они воевали! Почему-то среди них я не увидел ни
одного изменника родины. Но идеология была мощнее фактов.
В забегаловке Алексей Гурин с усилием выдавливал слова из сердца. Они
оглушили меня. Кажется, я даже не вспомнил своих десантников.
Когда началась война, Алексей работал фельдшером в сельской больнице. В
украинское село вошли немцы. Он не успел и не мог позволить себе
эвакуироваться. Совесть не позволила ему покинуть беспомощных больных. Кроме
него, в больнице остались только санитарки.
Алексей не сгущал красок, рассказывая о черных днях немецкой оккупации.
К страшным будням работы в больнице прибавилась еще одна моральная
обязанность. Немцы начали мобилизацию местных жителей на работу в Германии.
Фельдшер Гурин стал выдавать фиктивные справки людям, якобы страдавшим
туберкулезом и другими хроническими заболеваниями. Несколько месяцев его