"Ион Деген. Статьи и рассказы" - читать интересную книгу автора

среди наших мальчиков есть еврейские дети, на которых вы претендуете?
- Я докажу.
- Забыл добавить, что я против унизительной проверки в стиле бошей, тем
более что мальчик любой национальности мог быть подвергнут обрезанию по
гигиеническим соображениям.
- И это условие я принимаю.
Аббат пристально посмотрел на рава Лоэ, но не обнаружил ничего, что
помогло бы ему разгадать намерения этого еврея.
- Ну что ж, сейчас уже поздно. Дети отошли ко сну. Завтра утром вы
можете приступить к расследованию. Я распоряжусь приготовить комнаты в нашей
гостинице.
- Простите меня, уважаемый аббат, к сожалению, не я распоряжаюсь своим
временем. Англичане вынуждают нас ловить буквально мгновения. Со мной
автобус, также не принадлежащий нам. А что касается расследования, то наша
религия никогда не прибегала к нему. Как вам известно, мы были только
жертвами расследования.
Аббат явно смутился. Он употребил латинское слово "инквизицио" -
расследование, упустив из виду, что оно приобрело иное звучание. Аббат
уставился в стол. В кабинете воцарилась абсолютная тишина. Наконец он уперся
в подлокотники кресла и встал.
- Хорошо. Пойдем к детям. Не знаю, как вы намереваетесь выяснять, но,
пожалуйста, не больше одной фразы.
Они шли по бесконечным коридорам. Тишина, казалось, не нарушавшаяся со
времен средневековья, сгущалась от стука каблуков по каменным плитам,
сопровождаемого каким-то неземным эхом. В Тулузе даже по вечерам еще было
тепло. А здесь, в Пиренеях, уже ощущалось приближение зимы. Тусклый свет
редких лампочек, свисавших со сводчатых потолков, вырывал из темноты
нескрываемую бедность. Электрические провода по всей длине коридоров были
протянуты поверх стен, уже давно моливших о ремонте. Аббат молча отворил
дверь в конце коридора и пропустил внутрь Рабби и чиновника.
С древней грубо сколоченной табуретки под едва теплившимся синим
ночником поднялся старый согбенный монах и поприветствовал их поклоном.
Аббат посмотрел на него. Монах кивнул и включил свет.
Три анемичных лампочки, свисавших на электрических проводах со
сводчатого потолка, едва осветили длинный дортуар с двумя рядами небольших
деревянных топчанов вдоль стен на каменных плитах пола. Слева беззвездная
темнота застеклила четыре больших стрельчатых окна, которые, казалось,
источали космический холод. Серые убогие одеяла вряд ли согревали детей даже
сейчас, когда горы еще не были покрыты снегом.
Рав Лоэ почувствовал тоскливый запах сиротства. До боли ему захотелось
извлечь из этой печальной обители всех пятьдесят малышей, с любопытством и
страхом смотревших на аббата и двух незнакомцев. Он поставил табуретку в
центре дортуара и, подобрав полы длинного черного кафтана, встал на нее.
Одна фраза. Как вызвать воспоминания о родном доме, о еврейском доме у
этих человечков в возрасте от пяти до девяти лет? Господи, помоги мне!
Горячий ком созрел в сердце и с болью поднялся к горлу, сдавив его. И
тут вся адская мука сжигаемых на кострах Инквизиции, все отчаяние ведомых в
газовые камеры, вся нежность матерей, желающих своим малышам спокойной
ночи, - все это вместилось в одну фразу, в одну молитву, в течение веков
произносимую всеми евреями: