"Ион Деген. Статьи и рассказы" - читать интересную книгу автора

"Послушайте, как он играет", - настаивал валторнист. Но они не хотели
слушать даже его.
Мы уже спустились с лестницы, когда в вестибюль консерватории вошел
еврейский парень с таким же футляром, как у меня. Трубач. Он был чуть старше
меня. Трубач и валторнист пожали друг другу руки. Мы познакомились.
"Тимофей", - сказал он. "Хаим", - сказал я. "Вот так просто - Хаим?" -
спросил он. "А почему нет?" - ответил я. Тимофей явно смутился. Но
валторнист тут же рассказал ему обо мне.
Мы поднялись по лестнице, вошли в пустой класс, я извлек из футляра
трубу, подумал минуту, что бы такое сыграть и, даже не додумав до конца,
начал "Кол нидрей", хотя для приемной комиссии консерватории у меня были
приготовлены три вальса Крайслера. Говорили, что они звучали у меня, как на
скрипке. Почему же я сыграл "Кол нидрей"? Может быть, потому что таким
контрапунктом прозвучало там, в вестибюле, Тимофей и Хаим? Или потому, что
так горько было спускаться по лестнице консерватории, о которой я мечтал и в
которую меня не приняли? Не знаю. Хотите знать правду? Никогда раньше я
вообще не играл "Кол нидрей".
Докшицер смотрел на меня очень внимательно, потом велел нам подождать
его в этом классе и ушел.
Вернулся он минут через двадцать, злой и возмущенный. Он ничего не
объяснил, только сказал, что постарается устроить меня в оркестре Большого
театра.
Мы встречались с ним еще несколько раз. Как-то я захотел показать ему
наши с дедушкой "коленца" во "Фрейлехс", которые мы играли на свадьбах в
местечке.
Но Докшицер тут же начал играть вместе со мной. Если бы вы слышали, как
он их играл! Что ни говорите, но в мире нет второго такого трубача.
Я спросил его, откуда он знает эти "коленца". Оказывается, он играл их
вместе с клезмерами в своем городке на Украине. "Разве ты не слышишь, что
это надо играть только так?" - сказал он. Конечно, я слышал. Если бы мы с
дедушкой не слышали, мы бы не играли так.
В то утро Докшицер велел мне прийти в Большой театр. Он хотел, чтобы
меня послушал Мелик-Пашаев, главный дирижер театра.
Послушал. Восторгался. Пошел к директору. Потом шептался о чем-то с
Докшицером. Мне сказал, что сделал все возможное, чтобы я играл в его
оркестре. Потом Докшицер спросил меня, почему я не поменял свое имя. Я
только посмотрел на него и ничего не ответил. Он понял.
К этому времени я жил у валторниста чуть больше двух недель. Забыл
сказать, что уже на третий день после приезда в Москву произошло самое
главное событие в моей жизни. Я познакомился с замечательной девушкой.
Буквально с первого такта у нас пошло "крещендо". А сейчас уже было три
форте. Но что самое удивительное, ее, москвичку, совсем не интересовало мое
устройство ни в консерватории, ни в Большом театре, ни в Москве, ни вообще в
Советском Союзе.
Она была вторым человеком, который говорил точно так же, как Шимон из
нашего местечка. Помните, мы встретились с ним в Тегеране? Она напомнила
мне, что я - гражданин Польши, и мы можем уехать. Конечно, не в Польшу, а в
Палестину. Но главное - вырваться из Советского Союза. Мне лично такая мысль
никогда не приходила в голову. Однако постепенно я начинал думать так, как
думала Люба.