"Ион Деген. Статьи и рассказы" - читать интересную книгу автора

вам голову подробностями. На рассвете сентябрьского дня, одного из таких
прекрасных дней, которые вы называете бабьим летом, я оказался в спальне
Павиана. Я мог бесшумно прикончить его, пока он досматривал сновидения. Но
этого было мне недостаточно.
Он проснулся, когда я с шумом захлопнул ящик, достав из него советский
пистолет ТТ. Павиан был в ауте. Он лежал не двигаясь, и спальня наполнилась
зловонием еще до того, как он узнал меня. Я не имел права рисковать, сняв
парик и бороду. Все могло случиться. У меня могло не хватить времени снова
загримироваться. Я оттянул затвор его пистолета.
- Привет, Павиан, - сказал я.
У него задрожал подбородок.
- Майер?... - неуверенно спросил он.
- И Маркович, - ответил я. - А теперь - вот бумага и ручка. Пиши.
- Что писать?
Я знал, что он трус. Но даже представить себе не мог, что вид
направленного на него пистолета вызовет такой паралич сопротивления.
- Пиши: "Я всегда был и остаюсь верным идеям фашизма. Хайль Гитлер!"
Он написал. Я приставил пистолет к его правому уху и выстрелил. Затем я
вложил пистолет в правую руку мертвеца, сжав его пальцами рукоятку.
Надеюсь, вы понимаете, что я был в перчатках. Он лежал на залитой
кровью подушке. Пистолет очень естественно валялся рядом, выпав из мертвой
руки. Я благополучно выбрался из дома тем же путем, что и вошел.
Инсценировка самоубийства была безупречной. Полное правдоподобие. В роще у
окраины, это было менее километра от дома Павиана, - меня ждал автомобиль.
Через два часа я уже был в центре Будапешта.
И тут, выйдя из автомобиля, я увидел афишу. "Кармен"! Каждой клеткой
своего существа я почувствовал необходимость пойти в оперу, на "Кармен",
именно сегодня. Это было так же неодолимо, как потребность наркомана в
наркотике.
Здравый смысл, опыт работы в нашей организации, элементарная
осторожность - все требовало от меня немедленно убраться из Венгрии. Но о
каком здравом смысле может говорить наркоман?
Меня не останавливало даже то, что всего несколько часов назад я убил
человека. Мне и раньше приходилось ликвидировать противников. Обстоятельства
были различными. Но всегда сказывалась моя еврейская ментальность - сожалеть
о каждой убитой мрази. И даже сейчас меня не выручило то, что в этой
ликвидации был элемент личного, что я понимал, какую справедливость
совершил, очистив землю от этой гадости.
И, несмотря на все, я не мог не пойти в оперу. Это было какое-то
наваждение.
Не так просто было достать билет. Добро, деньги меня не ограничивали.
Мне трудно передать вам, что я ощутил, поднимаясь по ковру, устилавшему
лестницу. Больше десяти лет я не ступал на него. А главное - впервые в жизни
я поднимался по этой лестнице без Марковича.
В ложе бельэтаж мое место было справа у барьера, разделяющего ложи.
Началась увертюра. Исчез окружающий мир. Только Мати Маркович вместе со мной
слушал обожаемую нами музыку. Во время антрактов я не покидал ложу. Я даже
не думал о безопасности. Знаете, у нас вырабатывается чувство надвигающейся
угрозы. В тот день у меня не было такого чувства. Просто, находясь в другом
мире, я не нуждался в смене положения в настоящем. Ко всему еще, исполнение