"Ион Деген. Статьи и рассказы" - читать интересную книгу автора

оперы было исключительным. Вернее, исполнение партии Кармен. В те дни в
Будапеште гастролировала певица из Москвы. Потрясающее контральто. К тому же
красавица. Говорили, что она наложница Сталина. Забыл ее фамилию.
- Давыдова.
- Да, точно, Давыдова. Ах, как она пела! Я слушал музыку, и вся моя
жизнь пронеслась передо мной. Радостное детство. Немка. Француз. И неизменно
рядом со мной Маркович. И вместе в шестилетнем возрасте мы идем в школу. И
сидим за одной партой. А потом гимназия. Решив, что будем математиками,
хотели перевестись в реальное училище. Но родители настояли на том, чтобы мы
получили классическое образование. Все-таки, еще два языка - древнегреческий
и латынь.
Родители оказались правы, не догадываясь об этом. Не в древнегреческом
и латыни было дело. В классе нас любили. Все, кроме Павиана. И когда в 1939
году начались преследования евреев, на нас в гимназии это не отразилось. В
ту пору мы были уже в предпоследнем классе.
А потом гетто. И рабочий лагерь, в котором нас приговорили к медленному
умиранию от голода и непосильной работы. И смерть Марковича, все
перевернувшая во мне.
А после освобождения, из фашистского лагеря какой-то советский офицер -
не то казах, не то калмык - упек меня в лагерь для военнопленных. Я объяснял
ему, я тыкал в желтую звезду Давида и говорил, что я еврей. Ничего не
помогло. Вероятно, до него никак не доходило, что еврей не мог воевать
против Красной армии.
Но что хуже всего, в лагере я находился в одном бараке с
немцем-эсэсовцем и мадьяром-салашистом. Начальник лагеря относился к ним
лучше, чем ко мне.
Мне бы уже тогда следовало расстаться с верой в социалистические
идеалы. Но я считал, что майор, начальник лагеря, антисемит только потому,
что он украинец.
Да, мне было что вспомнить...
...Зазвучал антракт к четвертому действию. "Тра-та-та-татата,
тра-та-та-татата. Маркович и Майер, Маркович и Майер".
Такая тоска навалилась на меня! Все во мне плакало. Я почувствовал, что
слезы действительно подступают к моим глазам.
Я отвернулся в сторону барьера и вдруг ощутил, осознал, обнаружил, что
схожу с ума.
За барьером, рядом со мной, как за партой в течение двенадцати лет,
сидел Мати Маркович.
Не может быть! Галлюцинация. Мне показалось. К тому же в ложах темно.
Показалось.
Я пристально вгляделся в профиль своего соседа по ту сторону барьера.
На левой скуле ниже глаза я увидел такой же шрам, как у вас. Но ведь Павиан
выстрелил в Марковича справа. Показалось.
Я не слышал музыки, хотя в это время уже звучала любимая мной ария
Тореадора. Я вообще ничего не слышал - вернее, перестал соображать.
В какой-то момент, все же понимая абсурдность своего поведения, я
вытянул руку и слегка коснулся плеча моего соседа за барьером. Он повернул
лицо ко мне. Справа у него был такой же шрам. Пуля прошла навылет.
Мы вскочили одновременно и бросились в коридор. Мы обнялись и не
стеснялись слез. Я до сих пор не понимаю, как он узнал меня в гриме.