"Виктор Делль. Полундра! " - читать интересную книгу автора

с предохранителя, выстрелил. В зарослях хрустнуло, затрещало, раздался
топот. Я стрелял, пока не кончились патроны, пока не сбежался ко мне весь
караул. Оказалось, что часовых в ту ночь проверял наш комроты Лапин.
Оказалось, что я мог застрелить нашего командира роты. Со мной разговаривал
замполит.
- Вы нарушили устав, - говорил Дьяков.
- В уставе сказано про шаги, - отвечал я, - про шорох ни слова. Вдруг
бы меня кирпичом по голове?
- Вы не имели права стрелять, юнга, - убеждал Дьяков.
- А вы? - спрашивал я. - Вы имели право давать мне боевое оружие? Я
присяги не принимал.
Меня посадили на гауптвахту. Я хотел было сказать, что и на гауптвахту
меня до принятия присяги сажать не положено, но смирился. Когда отбыл свой
срок, написал жалобу министру. Очень далекие концы у нас были, у меня и у
министра. Я на одном, он - на другом. Мне интересно стало. Неужели так может
быть, подумалось, что моя жалоба дойдет до министра? Мне проверить
захотелось, а меня вызвали к Бальченко.

* * *

Я вышел от командира, повернул было к кубрику, но раздумал. "Научим,
заставим", - кипело во мне. - Черта лысого ты заставишь... Ну, надо же так
влипнуть... Моряки... За всю войну выстрела не слышали..."
Мысль о том, что все воинские части важны, что каждое звено в системе
вооруженных сил необходимо, в мою голову не приходила. Флот в моем понятии
состоял лишь из кораблей, на них я и рвался. Что касается служб обеспечения
и прочего... Об этом не думалось. Меня манило к себе, притягивало только
море...
Часть особого назначения, в которой я оказался, стояла в небольшом
курортном поселке. Кругом были дома отдыха, санатории. Вдоль улиц -
кипарисы. Строем, по стойке смирно вытянулись. Наша часть с улицы тоже
похожа на санаторий. Двухэтажные белые коттеджи подпоясаны верандами. Только
часовой в морской форме и антенны, антенны к небу объяснят любому, что
зеленый уголок этот совсем не дом отдыха.
А море - вот оно, рукой подать.
После гауптвахты меня перестали тревожить. Обо мне вроде бы забыли. Я
как бы выпал из обоймы. Завтрак, обед, ужин... Я тоже не напоминаю о себе.
Каждый день забираюсь в дальний угол виноградника. Тихо. Только пчелы гудят.
Весь я в эти дни в прошлом. Память услужливо подбрасывает то одно, то
другое.

* * *

...Был день, лил дождь, бежали, пузырясь, ручьи. Гремел гром. Я ревел.
Мой большой белый пароход, его мне подарил отец, впервые вышел в плавание. Я
ждал ливня, а меня подхватили на руки, несут в дом. Сердитый голос матери:
"Удумал в грозу такую". Крепкие руки отца...
От таких воспоминаний солнце светит ярче. Я начинаю подремывать. В
голове плывет одно и то же: были, были, были. Потом где-то кто-то кричит,
видение птицей испуганной улетает, и его уже нет. Проходит время, другое