"Виктор Делль. Полундра! " - читать интересную книгу автора

Интересно даже, что ты такое сделал?
- Написать должны, - отвечаю Коротенко.
- Да нет, понимаешь, - оживился писарь. - Общие слова. Крепко
закручено. Три года утаил. Политическое недомыслие. Про благонадежность...
Я понимаю теперь, что писарь ко мне и внимателен все это время только
от любопытства. Шли и шли через его руки ясные личные дела, а тут сплошные
вопросы.
- Старшина, который тебя привез... Ничего не рассказывал. Взял расписку
и ушел.
- Хотел на корабль списаться, не отпускали.
- На корабль...
Оба в один голос произнесли это слово. Так произнесли, будто я чушь
великую сморозил.
- Тоже мне мед нашел, - возмутился Вихров, - да они всю дорогу в море,
чего там хорошего.
- Да-а-а, - глянул со значением Коротенко. - Я уже почти два года
здесь, от них никого не списывали. Держутся черти. Еще бы. Форма морская,
паек морской, санатории кругом, в них - отдыхающие, почти каждый день танцы.
Райский уголок. Темнишь, юнга, от такой службы не бегут.
- На кой мне такая служба, я в море хочу. Может, я и в юнги не пошел
бы.
Бутылку они прикончили.
- Про меня, - спрашиваю у Коротенко, - ничего не слышно?
- А чего про тебя слушать, - отвечает он, - твое дело ясное.
Перевоспитывать будут. Тут у нас команда есть - морально разложившихся -
тебя в нее и определят. Они сейчас работают в Красноводске. Завтра
возвращаются. С ними и отправят тебя.
- Куда?
- Я знаю? Придумают. Майор тоже говорит, что ты фрукт.
Сказал, словно точку поставил. Мне грустно сделалось. В моем прошлом
много всякого было. Черного и белого. Чаще на выдохе жизнь шла, но были и
вдохи. Однажды совсем уж было от горизонта до горизонта черным затянуло,
чуть не померли мы тогда с дружком моим закадычным, с Вовкой Зайчиком.
Произошло это вскоре после нашего с ним знакомства под Читой, но еще до
того, как очутились мы в Мурманске. И городок тот был небольшой на Волге, но
шумный. Дошли мы до ручки, в глазах темнело от голода. А тут базар,
розвальни. Баба рыбой жареной торгует, картофельными лепешками. Рядом мужик
ее в розвальнях сидит: рыжий, здоровый, хмельной. Вовка бабу отвлек, я с
пяток лепешек утянул. Схватили нас, к мужику бросили. И заревела толпа, и
двинулась. И валялся я возле розвальней, кровища хлестала, а они все били и
били ногами, чем попадя. Рядом Вовка вился и выл, а они распалялись все
больше. Одна мысль в голове колом торчала: рук с черепушки не убирать.
Потому что ребра поломают - очухаешься, по башке саданут - каюк наступит, не
встанешь. Потом бросили нас. Стенка на стенку пошла. Сорвались
калеки-фронтовики с костылями да с палками, и ремни взвились с тяжелыми
матросскими бляхами, вой над рынком застыл, кровью снег залило. Нам вдох
тогда вышел. Еле-еле мы оклемались тогда.
Вспомнилось более раннее, совсем уж забытое. Солнце вспомнилось,
чистое, без единого облачка небо. В полях цвело лето. Летели, мелькали
телеграфные столбы. Наш детский дом везли от войны. Но из этого лета,