"Виктор Делль. Полундра! " - читать интересную книгу автора

же, то ли под Москвой, то ли в Сталинграде наши фронт прорвать не могли.
Солдат одели в морскую форму. Солдаты в рост пошли на фрицев; фронт
прорвали. Специально рассказывали, так это было или не так, но слова
попадали на благодатную почву, слушали мы подобные рассказы в два уха.
Менялись на глазах. С прошлым ни-ни, с прибывающей шпаной ни слова. Мы стали
юнгами. С первой тельняшки, с первой бескозырки.
Мой новый экипаж далек от того, Балтийского. Но есть что-то общее. Те
же массивные ворота, решетки на окнах, в кубриках трехъярусные койки. Двор
залит асфальтом. На нервом этаже - столовая. Экипаж - это
приемно-распределительный пункт, так его можно назвать. Здесь собираются
команды на новостроящиеся корабли, в них ждут назначения списанные то ли за
нарушение дисциплины, то ли по состоянию здоровья моряки. Сюда же прибывает
пополнение: из военкоматов, дисциплинарных батальонов, госпиталей. Экипаж -
резерв флота.
Главная фигура в экипаже - писарь. Причем если во всех воинских частях
всех вооруженных сил каждый писарь сам по себе туз, то в экипажах все они
тузы козырные. С ними даже шифровальщики, на что люди темные, такого о себе
тумана напустят, что и не разглядеть, даже они не могут сравняться с
писарями. Баталеры, коки заискивают перед писарем, подкармливают его,
выделяют куски повкуснее, подбирают обмундирование, чтобы получше. Потому
что у писаря в экипаже сила в руках. Попробуй не угоди писарю, бывало такое,
подберет момент чернильная душа, подсунет твое личное дело, упечет в такое
пекло, что взвоешь. Писарь твоя судьба, твой рок. Хочешь - он тебя от наряда
освободит. Он тебе и увольнение на берег устроит. Он тебя и убережет, он
тебя и доконает, если что. Писарь - главный козырь.
Старший матрос Коротенко - писарь. Мой писарь. Он принимал мои
документы, разговаривал со старшиной, который привез меня. Службу начал не
так давно, но освоил все повадки распорядителя судеб. Форму шьет у портного.
Ботинки на ногах - офицерские. На лице печать собственной значимости. Любят
писари эту печать. Умеют смотреть на людей сверху вниз независимо от роста.
И Коротенко владеет таким умением. Затяжной у него взгляд, с прищуром.
Считался бы красавцем, если бы не следы от оспы. Проявляет расположение ко
мне. С чего бы это? Надо узнать. Мне всегда почему-то хочется глянуть чуть
дальше собственного носа.
Под окнами экипажа постоянно толкутся барышники. Меняют белье на
бутылку самогона. Так, мол, и так, объясняю Коротенко, есть выпить. Вечером
собираемся у кока экипажа Саши Вихрова. Дверь заперли, свет погасили.
Собеседники мои говорят мало. Больше приглядываются ко мне. Будто спросить
хотят, но не решаются. Называют покровительственно салажонком.
- Ты в детдоме рос, точно?
- Было дело.
- А в трудколонию чего тебя занесло?
- Да так. Нашкодили в детдоме, нас в колонию.
- А потом? Чего ж ты в анкете не написал, три года.
- Чего писать-то? Тиканул, потом шатался.
У Коротенко даже глаза расширились.
- Три года... А чего ж ты ел?
- Я не один, с корешами. Вояки кормили. Пристанешь к эшелону и пошел...
Рассказываю о дорогах, о городах.
- Телега, салажонок, пришла на тебя капитальная, - говорит Коротенко. -