"Виктор Делль. Полундра! " - читать интересную книгу автора

объясняли, из-за чего сыр-бор разгорелся.
- Покупает.
- Знаем мы этот Кронштадт.
- Не фрайер же приходил, моряк.
- Орденов видал сколько.
- Соберут - и на Даниловку.
Был такой детский приемник для беспризорных в Москве, в Даниловском
монастыре.
Судили, рядили. Наутро собралось человек двадцать у военкомата. Стояли.
Ждали нетерпеливо, настороженно, готовые разбежаться кто куда. В девять
точно явился лейтенант.
- Пришли. Другой разговор.

* * *

...В винограднике хорошо. Рядом бассейн, вода журчит, наполняя его.
Легкий сквознячок. Будто в шалаше сидишь. Раздвинь листья - опалит жаром.
- Семенов! - кричит рассыльный. - Юнгу Белякова не видал?
- Нет.
Ищут. Ну-ну. Мне не к спеху.
Я зарываюсь в заросли глубже.
Испугали. Прес-ту-пле-ние! Я неподсуден. Я еще несовершеннолетний,
присяги не принимал. Вот махну через забор: поезд, дорога, города... Ищи
ветра в поле.
Мысль понравилась. Выход. Уехал, и все. Были такие, что из школы юнг
бежали. Составят акт, спишут форму, статьей здесь не пахнет. С другой
стороны... Держит что-то, не пускает.
Сам дурак. Отличник. "Вас мы направляем в часть особого назначения".
Все ребята на кораблях, а ты сиди в винограднике.
- Беляков!
- Не видели Белякова?
Соскучились. Не убегу. И отсиживаться не стану, век не просидишь.
Вылез из виноградника, пошел к дежурному. От дежурного и закрутилось.
Меня списали из части, перевели в экипаж. Я приехал в город, стал
оглядываться.
Один экипаж в моей жизни уже был. Краснознаменный, Балтийский, в
Ленинграде. И тысячи новобранцев в нем. Слетались ласточки, будущие юнги, со
всей земли российской. Комсомольцы-добровольцы и вроде нас, шпана
закоренелая, дрань-беспризорщииа. Специально подбирали, чтобы не пропасть
нам, или как, не могу судить, не знаю, но собрали. Четырнадцать, пятнадцать
лет каждому. Есть и такие, что за спиной горб деяний вырос, в том числе и
уголовно-наказуемых. Группами прибывали и в одиночку. Принимай, флот,
пополнение. "По фене ботаешь?", "Кто за тебя скажет, фрайер?", "Что ты,
пала, тянешь, пасть порву!", "Убили, убили! Ка-ра-ул!" Все было. Борьба за
верх и блатной жаргон, слезы и кровь поножовщины, балалайки и велосипеды.
Лежит человек, спит, а меж пальцев засунули ему бумагу и подожгли. И вот он
уже рукой дрыгает - на балалайке, стало быть, играет. С ногами такую штуку
сотворят - велосипед получается. И был еще мощный пропускной конвейер.
Сутки, вторые, третьи, и ты уже в форме, и нет у тебя прошлого, есть ты
сегодняшний, завтрашний. Все обрублено, форма обязывала. Рассказывали тогда