"Алла Демидова. Тени зазеркалья" - читать интересную книгу автора

акта - Епиходов, Дуняша, Яша, Шарлотта - игралась как чистейшая цирковая
клоунада. Каждый ведет свою тему, но это никуда не выливается. Белиберда,
абсурд, клоунада. И все они кричат, не слушая друг друга.

Потом на сцену выходят Раневская, Гаев, Лопахин, но и они говорят Бог
знает о чем. Лопахин говорит, что назначены торги, а Раневская ему в ответ,
вернее - не в ответ - спрашивает: "Кто здесь курит дешевые сигары?" И эта
абсурдность диалога продолжается. Говорят Бог знает о чем, но мысль одна -
торги.

Со скрупулезностью врача Чехов ведет историю болезни. Во II акте в
болезнь уже поверили. О ней говорят. Лихорадочно ищут средство спасения. За
Лопахина цепляются: "Не уходите... Может быть, надумаем что-нибудь!"
"Нелюбимому врачу" Лопахину раскрывают душу (монолог Раневской о "грехах"),
докапываются до причины болезни. На откровенность Раневской Лопахин тоже
отвечает откровенностью: говорит о своем несовершенстве, что отец бил палкой
по голове и что пишет, "как свинья". Ему кажется, что сейчас его слушают,
разговаривают с ним "на равных" - и - вдруг - такая бестактная реплика
Раневской: "Жениться вам нужно, мой друг... На нашей бы Варе..." От
неожиданности, ведь его перебили почти на полуслове, он соглашается
торопливо: "Что же? Я не прочь... Она хорошая девушка..."

Неожиданным монологом разражается Петя. Но его тоже никто не слушает,
не принимает всерьез. Садится солнце, и слышен тревожный звук лопнувшей
струны. И как мистическое чувство конца - проход пьяного в черном.
Начинаются трагические символы - как возмездие.

6 марта (четверг). Опоздала на репетицию. За Эфроса - Вилькин. Кричит.
Мне скучно и неинтересно. Вилькин репетицию отменил. Завтра не пойду.

7 марта (пятница). Разговор по телефону с Эфросом. Он просил ходить на
репетиции. Сказал, что, когда придет, будет работать быстро и чтобы актеры
знали хотя бы текст.

10 марта (понедельник). Показывали Эфросу II акт. Вместо меня - Богина.
Я не жалею, потому что мне все не нравится. Очень тоскливо. Наконец Эфрос
это понял. Говорил про III акт очень эмоционально и интересно.

Я никогда раньше не была в Доме-музее А. П. Чехова в Ялте. Пугало само
слово - дом-музей. Остался Чехов, который только что переехал с Малой
Дмитровки, Чехов в Мелихове, Чехов наездами в Москву, письма Чехова... Он
тут, он всегда может появиться... И вдруг - дом-музей. Как мавзолей. И
все-таки - пошла. Вернее, потащили знакомые.

Поразила меня комнатенка, где спал Чехов - рядом с кабинетом. Такая
светлая девичья спаленка. Белая. Узкая, маленькая кровать. Белое пикейное
одеяло. Последний год, видимо, он долго жил в этой комнате. Болел.
Туберкулез. Длинные утра, переходящие в день, когда не можешь заставить себя
встать с кровати. После бессонницы, после предрассветного страха смерти.
Говорят, Чехов писал "Вишневый сад" лежа. А по другую сторону от кровати -