"Алла Демидова. Тени зазеркалья" - читать интересную книгу автора

Интеллигентность не передается по наследству, она не определяется
профессией, не приобретается образованием. Это - способ мироощущения. Для
меня интеллигентами были Радищев ("Я взглянул окрест меня - душа моя
страданиями человечества уязвлена стала"), Пушкин, Блок, ополченцы 41-го
года. Илья Авербах был абсолютным интеллигентом. Во всех его поступках, в
работе, в общении с людьми проявлялось то, что накапливалось обществом в
течение многих веков, то, что мы называем культурой. Этим определялись его
мысли, чувства, человеческое достоинство, умение понять другого, внутреннее
богатство его личности, уровень этического и эстетического развития,
постоянное самоусовершенствование души.

С некоторыми людьми подолгу работаешь, общаешься в быту - они уходят, а
ты их даже не вспоминаешь. С другими видишься редко, но их присутствие
ощущаешь постоянно, на них внутренне оглядываешься, проверяешь свои поступки
по их реакциям. Они уходят из жизни, но они остаются с нами.

Как весело мы начинали, полные сил и творческих планов!


Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей,
На скаку не заметив, что рядом - товарищей нет.


Эти строчки Высоцкий написал в 1966 году, предвосхитив на десятилетия
потери нашего поколения: Гена Шпаликов, Лариса Шепитько, Василий Шукшин,
Олег Даль, Володя Высоцкий, Андрей Миронов, Илья Авербах, Евгений
Евстигнеев...

Андрей Тарковский

Я не люблю амикошонства в отношениях актера и режиссера. Не люблю "ты"
на площадке. Но ученичество и раболепие еще опаснее. Надо работать на
равных, в соавторстве.

Ученическая пристройка "снизу" у меня была к Тарковскому, когда я
снималась в "Зеркале". Может быть, это произошло подсознательно после того,
как меня не утвердили в "Солярисе". Но работать с Тарковским ужасно
хотелось. Было полное доверие и любопытство. Я бросала все свои дела и
мчалась на студию.

Мне было интересно все: и как Тарковский говорит, и как Тарковский
репетирует, всегда нервничая и до конца никогда не объясняя, что он видит в
той или иной сцене.

На съемочной площадке у него - открытый процесс творчества. Тарковский
может минут сорок сидеть и вслух рассуждать, что он потом не сможет свести
эту сцену за монтажным столом, потому что он запутался, уже не знает, справа
налево надо снимать или наоборот. Но что бы он ни говорил, что ни делал -
мне все казалось бесспорным. Он мне не объяснял многоречиво, какой должна
быть моя роль, а говорил, чтобы я делала то-то и то-то. Я исполняла. Хотя