"Алла Демидова. Тени зазеркалья" - читать интересную книгу автора

Михайлович замыкался, прятался в какой-нибудь угол, чтобы никого не видеть,
а иногда, оборвав на полуслове свои доказательства, горестно замолкал, потом
тихо, с обидой договаривал: "Это вас, Алла, ваша Таганка испортила.
Странно - меня никто никогда не понимает..."

Но ссорились мы, к счастью, редко. Я в основном уступала, часто, быть
может, во вред своей роли...

Правда, еще раз, уже к концу съемок, поспорили из-за ритма: "Вы, Алла
Сергеевна, вместе с Гундаревой принесли в картину какие-то сегодняшние,
уличные ритмы. Я не успеваю ничего оценить. Куда вы так мчитесь в сцене
"холеры", например? Вы забываете, что в те времена эти люди ходили с
зонтиками, не спеша, и ездили в экипажах на лошадях". - "Но, Иннокентий
Михайлович, люди, которых вы имеете в виду, и сегодня так же живут - не
спеша - и медленно говорят и ходят. А мы играем интеллигентов конца XX века:
вспомните скороговорку Андрея Белого, многословие Бердяева, да и бесконечные
монологи самого Горького..."

И опять в ответ слышу обиженное: "Ну почему меня никто никогда не
понимает..." Говоря это, Иннокентий Михайлович, видимо, забывает, что своего
Иудушку Головлева на сцене МХАТа играет быстро, легко и по-современному
просто.

Иннокентий Михайлович хоть и корит меня, что, кроме своей роли, я
ничего не вижу и не понимаю общего течения фильма, сам очень часто смотрит
на другие роли и делает замечания актерам только с позиции своего видения
образа Протасова.

А что касается ритма в сцене "холеры"... Ведь она уже к концу пьесы.
Вначале у меня Елена медленная, вальяжная, с растянутой пластикой, а в конце
она из револьвера стреляет в толпу, так что к сцене "холеры" надо было
нагнетать ритм. Но я понимаю, что Протасова действительно не должны касаться
эти лихорадочные ритмы, он действительно не замечает приближающейся холеры,
и, конечно, его раздражала моя поспешность, то есть раздражала - Протасова,
а не Смоктуновского, но Иннокентий Михайлович уже не делал различия, потому
что был абсолютно в образе...

- Иннокентий Михайлович, вы ставите из актеров кого-нибудь вровень с
собой?

- Нет.

- Когда это чувство появилось?

- С момента рождения Мышкина. Такой тишины в зале, такой власти над
зрителями, какие я испытал в Мышкине и в Париже, и в Ленинграде, и в
Лондоне, - я не знаю ни у одного актера.

- И вы чувствовали эту власть всегда?