"Алла Демидова. Тени зазеркалья" - читать интересную книгу авторадругому пути. Новыми глазами прочитал Гоголя. А там - былое величие... (Мы
идем по длинному коридору телецентра, и Иннокентий Михайлович тут же, на ходу, встал в позу: рукой оперся о стену, правая нога, согнутая в колене, немного выдвинута, голова гордо откинута назад, челюсть - вперед, лицо, как на рисунках старых мастеров - во всем облике и величие, и спесь, и благородство...) После смерти жены он опустился. Иногда бывает суетлив, кричит на слуг и тут же зыркает глазами на Чичикова - видит ли тот, как его еще слушаются в этом доме... Все действия и поступки очень конкретны. Всучил Чичикову беглых душ - радуется, что обманул... Он больной человек... Его жалко... Увидеть образ - главное. Надо почувствовать правду внутренней его жизни - и тогда правда характера этого образа будет диктовать и пластику, и голос, и реакции, и поступки. Ведь жаловался же Пушкин на свою Татьяну - что она с ним выкинула: "взяла и выскочила замуж..." Но одно дело увидеть, другое - быть самому этим образом. Слияние происходит очень медленно и трудно. Все логические разъяснения режиссера или автора по поводу психологии действующего лица, его характера и развития пьесы или сценария воспринимаются как бы боковым зрением, у актера идет своя, интуитивная работа. Поначалу, чтобы за что-то зацепиться, а в основном, чтобы закрыться, хватаешься за детали. На первых съемочных днях в "Детях солнца" Иннокентий Михайлович - Протасов - крутил в руках яблоко, а я - Елена - чашку (снимались мы в разные съемку, удивленно пожимали плечами: "Какие глупые эти актеры - не понимают ничего, что им говорят". А им так хотелось помочь... В этот период актеру нужно мужество, чтобы не сесть на свои привычные штампы и приемчики. Поначалу слова не выговариваются, текст дается с огромным трудом. Зато к концу съемок он как по маслу сам катится, вырывается из груди. По какому-то непонятному закону кино именно вначале снимаются все самые трудные монологи... Часто возникают ссоры на площадке. На второй или третий день наших совместных съемок в "Детях солнца" мы поссорились с Иннокентием Михайловичем из-за узловой сцены пьесы, которую в эти дни снимали. В сцене Елена и Вагин, возвратясь с вернисажа, говорят об искусстве, выражая каждый свою точку зрения, а присутствующий в этой сцене Протасов, вступая в разговор, как ученый, выводит этот спор на более широкие обобщения. Иннокентий Михайлович настаивал на том, чтобы мы в этой сцене акцентировали человеческие отношения, были бы заключены в "треугольник"; я, что не надо забывать - мы играем Горького, что у каждого персонажа своя позиция, своя идея, а уж человеческие отношения проявятся сами собой, хотя бы в том - кому и как я эти слова говорю, на кого смотрю в данный момент. И хотя в принципе мы говорили об одном и том же, но упрямо не хотели понимать друг друга, потому что не до конца поверили в предлагаемые обстоятельства и не привыкли, как партнеры, друг к другу: мне казалось, что Иннокентий Михайлович недостаточно играет ученого, а ему, что я мало - женщину. И каждый сам про себя думал, что взялся не за свою роль, - от этих мыслей портилось настроение и возникали ссоры... В такие минуты Иннокентий |
|
|