"Алла Демидова. Тени зазеркалья" - читать интересную книгу автора

другому пути. Новыми глазами прочитал Гоголя. А там - былое величие... (Мы
идем по длинному коридору телецентра, и Иннокентий Михайлович тут же, на
ходу, встал в позу: рукой оперся о стену, правая нога, согнутая в колене,
немного выдвинута, голова гордо откинута назад, челюсть - вперед, лицо, как
на рисунках старых мастеров - во всем облике и величие, и спесь, и
благородство...) После смерти жены он опустился. Иногда бывает суетлив,
кричит на слуг и тут же зыркает глазами на Чичикова - видит ли тот, как его
еще слушаются в этом доме... Все действия и поступки очень конкретны. Всучил
Чичикову беглых душ - радуется, что обманул... Он больной человек... Его
жалко...

Увидеть образ - главное. Надо почувствовать правду внутренней его
жизни - и тогда правда характера этого образа будет диктовать и пластику, и
голос, и реакции, и поступки. Ведь жаловался же Пушкин на свою Татьяну - что
она с ним выкинула: "взяла и выскочила замуж..."

Но одно дело увидеть, другое - быть самому этим образом. Слияние
происходит очень медленно и трудно. Все логические разъяснения режиссера или
автора по поводу психологии действующего лица, его характера и развития
пьесы или сценария воспринимаются как бы боковым зрением, у актера идет
своя, интуитивная работа. Поначалу, чтобы за что-то зацепиться, а в
основном, чтобы закрыться, хватаешься за детали.

На первых съемочных днях в "Детях солнца" Иннокентий Михайлович -
Протасов - крутил в руках яблоко, а я - Елена - чашку (снимались мы в разные
дни). Умные редакторши, которые всегда все знают, заглядывая к нам на
съемку, удивленно пожимали плечами: "Какие глупые эти актеры - не понимают
ничего, что им говорят". А им так хотелось помочь...

В этот период актеру нужно мужество, чтобы не сесть на свои привычные
штампы и приемчики. Поначалу слова не выговариваются, текст дается с
огромным трудом. Зато к концу съемок он как по маслу сам катится, вырывается
из груди. По какому-то непонятному закону кино именно вначале снимаются все
самые трудные монологи... Часто возникают ссоры на площадке. На второй или
третий день наших совместных съемок в "Детях солнца" мы поссорились с
Иннокентием Михайловичем из-за узловой сцены пьесы, которую в эти дни
снимали. В сцене Елена и Вагин, возвратясь с вернисажа, говорят об
искусстве, выражая каждый свою точку зрения, а присутствующий в этой сцене
Протасов, вступая в разговор, как ученый, выводит этот спор на более широкие
обобщения. Иннокентий Михайлович настаивал на том, чтобы мы в этой сцене
акцентировали человеческие отношения, были бы заключены в "треугольник"; я,
что не надо забывать - мы играем Горького, что у каждого персонажа своя
позиция, своя идея, а уж человеческие отношения проявятся сами собой, хотя
бы в том - кому и как я эти слова говорю, на кого смотрю в данный момент. И
хотя в принципе мы говорили об одном и том же, но упрямо не хотели понимать
друг друга, потому что не до конца поверили в предлагаемые обстоятельства и
не привыкли, как партнеры, друг к другу: мне казалось, что Иннокентий
Михайлович недостаточно играет ученого, а ему, что я мало - женщину. И
каждый сам про себя думал, что взялся не за свою роль, - от этих мыслей
портилось настроение и возникали ссоры... В такие минуты Иннокентий