"Алла Демидова. Тени зазеркалья" - читать интересную книгу авторапосередине ромашкового поля образовалась клумба с довольно-таки чахлыми по
первому году цветами. Подозрение обратилось в недовольство - разразился скандал; кто-то прозвал эту клумбу железнодорожной клумбой имени Смоктуновского; драматурги кричали, что хотят видеть дикую природу; критики между собой обсуждали - "ох, уж эти актерские замашки: обязательно на виду у всех, в центре поля...". На общем собрании кооператива постановили: на лугу ничего не копать, цветов не сажать, по полю не ходить. На следующий день Иннокентий Михайлович в неизменных своих стареньких шортах, в полинявшей на солнце рубашке, с полотенцем через плечо после купания невозмутимо поливал свою клумбу. Люди в нашем доме все же в основном интеллигентные - второй раз собрания не было... Неожиданно в центре клумбы стало что-то быстро расти, я со страхом ждала - уж не дерево ли? Оно нарушило бы горизонтальную гармонию нашего пейзажа. Нет - подсолнух! Я болею, сижу в кресле на балконе и теоретизирую: вот так же на однообразном ромашковом поле нашей актерской братии вырастает подсолнух - почти ромашка, но большая и по-другому окрашенная - Иннокентий Михайлович Смоктуновский. Он, как этот подсолнух, некоторых раздражает: мой приятель, художник, приезжая к нам в гости и любуясь нашим пейзажем, всегда закрывал рукой этот подсолнух. Но как бы без этого подсолнуха было скучно и однообразно! Моя теория художнику постепенно стала нравиться, и он написал посреди ромашкового поля, в шортах, с полотенцем через плечо и с лейкой в руке, а рядам, вровень с ним - подсолнух... Наступила зима. Я живу в городе. Однажды - телефонный звонок со студии "Союзмультфильм", просят озвучить картину. Уговаривают: "Малоизвестные переводы Ахматовой". Я, с интересом: "А кто еще занят?" - "Иннокентий Михайлович Смоктуновский". Моментально соглашаюсь. Приезжаю на студию. Иннокентий Михайлович только что закончил свою часть работы и, укладывая домашние тапочки в портфель (озвучивает, чтобы было удобно стоять, в домашних тапочках, а я-то всегда гадала, что же актеры носят в своих больших портфелях), говорит мне какие-то комплименты по поводу увиденного спектакля и добавляет, что, мол, жаль - видимся редко. "А я вас, Иннокентий Михайлович, целое лето с балкона наблюдала, как вы выращивали свой подсолнух, а мой знакомый художник всегда заслонял его рукой, глядя на канал". - "Боже мой, Алла, почему же вы мне об этом раньше не сказали? Какой стыд! Так вот и заслонял рукой?" - "Да, да, Иннокентий Михайлович, но я его убедила написать ваш портрет рядом с этим подсолнухом, потому что на однообразном фоне нашей актерской братии..." - излагаю ему всю мою "теорию". У него светлеют глаза и - совсем уже по-детски: "Как, как вы сказали, Алла? На однообразном фоне... та же ромашка, только большая... всех раздражает... Какой прекрасный образ! Какой прекрасный и точный образ! Хорошо, Алла, в следующем году я посажу два подсолнуха - будем вместе раздражать..." На следующий год ромашки не уродились. Все поле было в красном клевере, |
|
|