"Алла Демидова. Тени зазеркалья" - читать интересную книгу автора

посередине ромашкового поля образовалась клумба с довольно-таки чахлыми по
первому году цветами. Подозрение обратилось в недовольство - разразился
скандал; кто-то прозвал эту клумбу железнодорожной клумбой имени
Смоктуновского; драматурги кричали, что хотят видеть дикую природу; критики
между собой обсуждали - "ох, уж эти актерские замашки: обязательно на виду у
всех, в центре поля...". На общем собрании кооператива постановили: на лугу
ничего не копать, цветов не сажать, по полю не ходить. На следующий день
Иннокентий Михайлович в неизменных своих стареньких шортах, в полинявшей на
солнце рубашке, с полотенцем через плечо после купания невозмутимо поливал
свою клумбу.

Люди в нашем доме все же в основном интеллигентные - второй раз
собрания не было...

Неожиданно в центре клумбы стало что-то быстро расти, я со страхом
ждала - уж не дерево ли? Оно нарушило бы горизонтальную гармонию нашего
пейзажа. Нет - подсолнух!

Я болею, сижу в кресле на балконе и теоретизирую: вот так же на
однообразном ромашковом поле нашей актерской братии вырастает подсолнух -
почти ромашка, но большая и по-другому окрашенная - Иннокентий Михайлович
Смоктуновский. Он, как этот подсолнух, некоторых раздражает: мой приятель,
художник, приезжая к нам в гости и любуясь нашим пейзажем, всегда закрывал
рукой этот подсолнух. Но как бы без этого подсолнуха было скучно и
однообразно! Моя теория художнику постепенно стала нравиться, и он написал
портрет Иннокентия Михайловича, с глазами врубелевского Пана, стоящим
посреди ромашкового поля, в шортах, с полотенцем через плечо и с лейкой в
руке, а рядам, вровень с ним - подсолнух...

Наступила зима. Я живу в городе. Однажды - телефонный звонок со студии
"Союзмультфильм", просят озвучить картину. Уговаривают: "Малоизвестные
переводы Ахматовой". Я, с интересом: "А кто еще занят?" - "Иннокентий
Михайлович Смоктуновский". Моментально соглашаюсь. Приезжаю на студию.
Иннокентий Михайлович только что закончил свою часть работы и, укладывая
домашние тапочки в портфель (озвучивает, чтобы было удобно стоять, в
домашних тапочках, а я-то всегда гадала, что же актеры носят в своих больших
портфелях), говорит мне какие-то комплименты по поводу увиденного спектакля
и добавляет, что, мол, жаль - видимся редко. "А я вас, Иннокентий
Михайлович, целое лето с балкона наблюдала, как вы выращивали свой
подсолнух, а мой знакомый художник всегда заслонял его рукой, глядя на
канал". - "Боже мой, Алла, почему же вы мне об этом раньше не сказали? Какой
стыд! Так вот и заслонял рукой?" - "Да, да, Иннокентий Михайлович, но я его
убедила написать ваш портрет рядом с этим подсолнухом, потому что на
однообразном фоне нашей актерской братии..." - излагаю ему всю мою "теорию".
У него светлеют глаза и - совсем уже по-детски: "Как, как вы сказали, Алла?
На однообразном фоне... та же ромашка, только большая... всех раздражает...
Какой прекрасный образ! Какой прекрасный и точный образ! Хорошо, Алла, в
следующем году я посажу два подсолнуха - будем вместе раздражать..."

На следующий год ромашки не уродились. Все поле было в красном клевере,