"Алла Демидова. Тени зазеркалья" - читать интересную книгу автора

- Откуда вы знаете?

- По критике, по воспоминаниям, по его книге...

Писать о себе, о своей профессии, о том, что тебя волнует... Ведь это
неловко. И давать интервью - тоже неловко. Отделываться общими фразами, но,
Боже мой, сколько таких безликих интервью печатается каждый день. И все-таки
печатают. И почему такой интерес именно к актерам? Ведь литератор же не
пишет о том, почему он написал ту или иную книгу. Чем крупнее писатель, тем
он меньше дает интервью.

Как прекрасно написал Гоголь о Пушкине: "Даже и в те поры, когда
метался он сам в чаду страстей, поэзия была для него святыня - точно
какой-то храм. Не входил он туда неопрятный и неприбранный, ничего не вносил
он туда необдуманного, опрометчивого из собственной жизни своей; не вошла
туда нагишом растрепанная действительность. А между тем все там до единого
есть - история его самого. Но это ни для кого не зримо. Читатель услышал
одно только благоуханье, но какие вещества перегорели в груди поэта затем,
чтобы издать это благоуханье, того никто не может услышать".

Но ведь эти слова о целомудренности результата. А как бы мне хотелось
узнать, "какие вещества перегорели в груди поэта". Может быть, я точнее
оценивала бы и сам результат?

Писатели хранят тайны творчества при себе, и только по письмам и
дневникам мы можем догадываться о "растрепанной действительности", о
повседневной жизни, о страстях, перегоревших в груди.

Казалось бы, "читать чужие письма нельзя", но почему же весь мир читает
письма Пушкина, Толстого, Байрона, Шоу?.. Потому что зная о результате и
вторгаясь в жизнь художника, - например, читая письма его и к нему, записные
книжки, - мы как бы участвуем в процессе, как бы заглядываем в тайны
творчества, живем в иной, нам неведомой реальности.

Я написала и опубликовала книгу "Вторая реальность". Название мне тогда
очень нравилось, но друзья говорили, что оно заумно и скорее относится к
теории относительности. А я хоть и играла в научно-популярном фильме "Что
такое теория относительности" роль ученого-физика и с умным видом объясняла
несведущим артистам Грибову, Вицину и Полевому эту великую теорию, сама в
ней, конечно же, ничего не поняла. Меня пугают сами термины типа "теория
относительности". И в бесконечных спорах с моим приятелем, физиком Юрой
Осипьяном - "зачем нужна наука и зачем нужно искусство" - я, когда мне было
нечего возразить, загораживалась фразой то ли Верлена, то ли Валери: "наука
простых явлений и искусство явлений сложных". Эта фраза всегда вызывала в
споре миролюбивый смех и знак, что, мол, конец, сдаюсь - но тем не менее
"науку простых явлений" я уже не пытаюсь понять. Хоть в этом и звучит доля
женского кокетства: ах, мол, я ничего не понимаю в технике. Кстати, в
технике я действительно ничего не понимаю. Как, впрочем, и в кокетстве - но
лучше об этом помалкивать, это стало такой же стертой, надоедливой истиной,