"Да не убоюсь я зла" - читать интересную книгу автора (Абзалова Виктория Николаевна)12.Марта лежала, бездумно скользя взглядом по перекрытиям, затянутым густой паутиной. Она лежала тихонько, не пытаясь убрать с голой груди шершавую ладонь, сейчас расслабленную, – в кои-то веки она проснулась раньше оборотня: пусть, он должно быть порядком намаялся с ними… До чего же хорошо лежать вот так, ощущая тяжесть крепкого мужского тела и приятную истому в каждой клеточке, после почти бессонной ночи, поделенной на двоих! Марта мечтательно прижмурилась: наверняка синяки кое-где останутся… Сладко… Почему нельзя, что б так всегда было?! – Так и знал, что искать здесь следует! – раздался над любовниками ледяной голос. Марта взвизгнула, кое-как натягивая платье. Люта спросонья – просто подкинуло, едва на четыре лапы не приземлился. – Не ждал, что так скоро свидимся, – сухо сообщил отец Бенедикт, холодно рассматривая характерные царапины от ногтей на плечах Яна. Марта с удивлением увидела, как смущен оборотень, излишне деловито вытряхивающий травинки из волос. А она-то думала, что его ничто не берет! – Что, не рад, отче? – Сейчас-то тебя что ко мне привело? – вместо ответа, не меняя тона, поинтересовался аббат, возвышавшийся над ними суровым обличением греха. – Дело доброе и значит, Богу угодное! – твердо отозвался Ян, мгновенно вернувший самообладание, – Людям помочь. – Не ей ли? – отец Бенедикт повел бровью в сторону Марты. – А что? Тоже ведь дщерь Божия! – нехорошо усмехнулся Лют. – Все мы равно дети Божии. Но по Уставу ей здесь быть не должно! Не говоря уж… – монах поджал тонкие губы. – Ну… октябрь на носу! Холодно же… – Ян помотал головой, и натянул рубаху, – в чистом поле ночевать. – На сене тепле, – согласился аббат, и Марта даже рот раскрыла от изумления, разглядев на лице оборотня краску смущения. Не к месту ее разобрало веселье, как представила Яна подростком, пойманным на горячем, и распекаемым строгим наставником. – Глупости это! – пожав плечами, поднялся Лют, становясь вровень с монахом, – Я ее у Святого судилища отнял. Хорошая женщина, честная – мне не веришь, сам узнай. Не ведьма Марта, голову кладу! Да и я ей жизнью обязан. Впервые в лице отца Бенедикта что-то дрогнуло. Матерь Божья! – все еще сидевшая на сене Марта вздохнула про себя: будь ты хоть монах, хоть волколак – до чего же чудны! Ведь видно же, что священник в крестнике души не чает, наверняка извелся весь с таким-то сыном… А для Яна настоятель и вовсе величина недостижимая, он от него любую кару примет… Даже зависть взяла: у нее такого никогда не было. Но вот уперлись же лбами! – Если честная – полагаю, вы сюда венчаться прибыли? – высказал отец Бенедикт, невозмутимо глядя на Люта: тот хватал воздух. – Э, не-ет! – больше и сказать ничего не смог. – Или так, или – вот вам Бог, а вот порог, – обозначил монах, – Я блуду не пособник. – Да ведь ты нас сам так на грех толкаешь! – Ой ли? Сие, сын мой, от тебя зависит! – Не бывать тому! Отец Бенедикт взглянул на притихшую оробевшую Марту, и на миг в темных глазах мелькнула улыбка. – До свидания, – монах невозмутимо развернулся, удаляясь. Ян бросился следом. – Погодь, отче! Не во мне дело. Да и не только в Марте. Есть задачка по заковырестее… Лют рассказывал все, без утайки, в том числе и своих дел не скрывая. Лицо монаха мрачнело все больше. – Не думай, отче, – и тут не смог смолчать оборотень, – Купить индульгенции у меня денег хватит. Богу-то с его слугами они угодны… Отец Бенедикт пригвоздил его пронизывающим до самой глубины взглядом, но сказал лишь одно слово: – Идем. Ян продолжать не стал, молча пошел впереди, показывая дорогу, как-будто аббат в том нуждался. – Здесь еще? – зачем-то спросил он, переступая порог. – А куда я денусь! – ядовито отозвался Уриэль, садясь на койке. – За чем сюда ехал тогда, если не доволен? – огрызнулся Лют. Дерзость – оружие слабых, а перед монахом, с интересом наблюдавшим за этой сценой, он почему-то до сих пор чувствовал себя полностью открытым, неприятно уязвимым, как будто все еще оставался ребенком, одиноким сиротой, напуганным своей особенностью. За свою вольную жизнь, волколак успел натворить много, но к самокопаниям склонен не был, и совесть о себе напоминала редко. И только под всеведущим взглядом темных глаз с сухого, всегда немного отстраненного лица, то и дело становилось не по себе… Ян подвинулся, пропуская вперед отца Бенедикта. Его вопрос в ответе не нуждался, – Уриэль и не отвечал: при виде монаха просто влип в стену. Если до сего момента бенедектинец и испытывал какие-либо сомнения в услышанной истории, то сейчас они рассеялись. Яноша ввести в заблуждение трудно, – он обман на дух не переносит, но мало ли что… Нет! Чутье у оборотня оставалось по-прежнему верным: ни сумасшедшим, ни лгуном сидящий перед ними юноша не был, – сумасшедший бы не испугался, а так натурально изобразить страх не возможно. Отец Бенедикт почти таким же жестом, как Ян вчера, сдвинул ворот рубашки. Протянул руку, и, странное дело, Уриэль беспрекословно вложил в нее свою, позволяя размотать повязку и обнажить ожог от креста. Монах смотрел долго, а потом спокойно сказал Люту: – Выйди. Ян колебался. – Ступай-ступай, – вдруг смягчился отец Бенедикт, – Ни с кем из нас ничего не случиться! Ведь так? Он испытующе посмотрел на юношу, и Уриэль подтверждающее кивнул. Яну не оставалось ничего другого как оставить их вдвоем. Наверное, отец Бенедикт не раз жалел о том, что рассказал своему неугомонному воспитаннику историю его рождения, но как иначе было объяснить откуда он такой взялся, откуда монах о нем знает, а главное – убедить, что волк – это не кара, не дьявольские козни и само по себе не является злом. Одной своей цели он достиг – Янош уверенности в себе не утратил. Однако одновременно монах невольно пробудил в юной и страстной натуре, и без того не склонной к компромиссам – жажду возмездия, когда стремление к справедливости переходит в слепую мстительность. И все же, отец Бенедикт был уверен в своей правоте, сожалея лишь, что ему не удалось удержать шестнадцатилетнего мальчишку от опрометчивого побега в никуда. То что он слышал потом – ничуть не обнадеживало, но как оказалось, оборотень был тверже характером, чем он даже предполагал. Сердце его не утратило способности сопереживать, и благодать Божия еще не оставила. За что монах Бенедикт искренне благодарил Создателя, задавая свои вопросы Уриэлю. Тот храбрился, всячески стараясь показать, что не ждет снисхождения и не нуждается в нем. Однако было заметно, что держится он уже на пределе возможных сил: и душевных, и физических. – Гордыня суть начало зла, – внушительно произнес настоятель, глядя как юноша пытается замотать ладонь снова, – Она ни что иное, как самоутверждение и стремление противопоставить себя Богу. Отъединение это и рождает отчаяние и печаль сознающего свое ничтожество и бессильную ярость на себя и всех обладающих благом истинным… – О каком благе ты говоришь, монах? Какое благо может быть для меня? И какое тебе дело до моих печалей?! – выкрикнул Уриэль, обрывая проповедь и сверкая на него амиантовыми глазами. Но взгляды эти пропали втуне. – Хотя бы то, что утешать страждущих мой долг, – спокойно сказал отец Бенедикт, – А ты нуждаешься в утешении и спасении! – От таких утешителей меня твой волк забрал едва живого! Мне – хватит! – Не суди о Боге, по его заблудшим детям! Сострадание, пробившееся сквозь всегдашнюю бесстрастную маску против всякой воли, не было порождено лишь чувством долга, и потому ранило особенно сильно. Юноша был растерян, измучен, почти сломлен – и совершенно один. Ни верить, ни доверять он попросту не умел, но хотелось очень – поэтому сопротивлялся он до последнего! Отец Бенедикт задумчиво смотрел в отчаянные глаза, и в голове у него постепенно вызревала одна мысль. Он заговорил ровным бесстрастным тоном: – "Господом создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, – все Им и для Него создано. Он есть прежде всего и все Им стоит". (Послание Павла к колоссянам, 1, 16-17) Не значит ли это что у Него прежде всего следует искать защиты? – Мне?! – у юноши вырвался нервный смешок. – Господь создал человека по образу и подобию своему – со свободной волей, ибо если бы воля его не была свободна – в чем была бы справедливость как награды за праведность, так и кары за грехи? Итак, судьба каждого человека, его спасение – находится в его собственных руках, и благодать Божья призывает его. Она исцеляет, она поддерживает его в труде над своим спасением, оправдывает и освящает его! – Вот моя благодать! – Уриэль яростно взмахнул больной рукой, – Другой не знаю! – Справедливость Божия беспощадна, милосердие – бесконечно! Все согрешили и лишены славы Божией". (Послание к Римлянам, 3, 23) Нет праведного ни одного (Послание к Римлянам 3, 10). Но сказано в Писании: сердца сокрушенного не отвергай… Обратись к Господу, скажи искренне: "Призри на меня, и помилуй меня, ибо я одинок и угнетен. Скорби сердца моего умножились, – выведи меня из бед моих. Призри на страдание мое и на изнеможение мое, и прости все грехи мои" (Псалом 24, |
|
|