"Да не убоюсь я зла" - читать интересную книгу автора (Абзалова Виктория Николаевна)11.С утреца Марта и Ян поглядывали друг на друга искоса, прикидывая, как бы изыскать возможность для более близкого общения. Так и добрались до монастыря, перемигиваясь и пересмеиваясь. Марта до сих пор поверить не могла, что спит – пока только бок о бок – с разбойничьим атаманом и самым настоящим оборотнем. Что едет куда-то с еще более непонятным и жутковатым колдуном. Хоть встреча с расхваленным безупречным монахом, которой она тоже побаивалась, откладывалась: аббат, оказывается, отбыл на несколько дней для совершения таинств в каком-то поместье. Ян досадливо хмурил брови: с одной стороны ожидание дает прекрасную возможность им с Мартой, которую он уж точно не упустит, а с другой стороны ему как можно быстрее хотелось избавиться от мальчишки и – исполнить наконец, когда-то данное себе обещание. Чем дольше он будет прохлаждаться, тем дальше уйдет его враг. Мысли его то и дело возвращались к инквизиторам, и настроение это портило необыкновенно. А тут еще долгие препирательства с монахами по поводу Марты: они готовы были предоставить Яну возможность дождаться настоятеля, но ни никак не хотели позволить женщине переступить порог обители. – Устав воспрещает, а отец-настоятель очень строг! – Так ведь ей и надо увидеться с отцом Бенедиктом! – Устав воспрещает, – упорно твердил брат Ансельм. – И куда ей идти?! В чисто поле под ясны звезды?! – окончательно вышел из себя Лют, – Греха боитесь, так и нечего глазами шарить! То ваш грех, а не ее! Покажите, келью какую-нибудь и она из нее носа не покажет, а я для верности и дверь запру, так что никакой дьявол не пройдет! – Устав воспрещает… – завел было прежнюю песню брат Ансельм, и Ян тряхнул его уже не шутя. – Слушай меня, монах! Марта останется здесь и со мной, и тебя никто не спрашивает! И Устав про вас, собак, написан, что бы здесь борделя не развели – так я затем присмотрю! И ужо расскажу отцу-настоятелю, как вы бабу на мороз выставить хотели! Лют отпустил монаха. Улыбался он почти ласково, но спорить с ним почему-то не хотелось. Тот удалился, прошипев что-то про вечернюю службу и трапезу. – Эй, – Ян не удержался и крикнул вдогонку, – Помнится, Христос блудниц миловал! Так что, "кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень"! Поле боя осталось за волколаком, но что бы не раздражать святых братьев Марта прошмыгнула в страноприимную комнату тише мыши. Лют проводил ее взглядом и недобро обернулся сжавшемуся на телеге мальчишке: то, что что-то опять идет не так, он заметил сразу. – Чего сидишь? Особое приглашение пану требуется? В голосе Люта была злоба: если б не это недоразумение, он бы здесь не прохлаждался! Опять придется Хессера выслеживать из шкуры выскакивая… Да и сколько можно с этой цацой возиться и терпеть его выходки – вот сейчас, что за придурь опять пришла в эту блажную голову? Парнишка шмыгнул носом, обнял себя руками, но с места не сдвинулся, глядя на него почти безумными глазами. – Ты тут до утра сидеть собираешься? Он решительно протянул руку, и парень метнулся от него на другой край. – Дело хозяйское, – Ян пожал плечами и вроде как отвернулся, но вместо того прянул к нему и дернул за шиворот на себя, стаскивая с телеги. Он тут же ослабил хватку, и мальчишка, не ожидавший рывка, кулем свалился прямо на площадку перед часовней. И с диким верещанием, как подброшенный, взвился обратно, вцепляясь в борта разве что не зубами! Ян потрясенно уставился на него, а в ответ – та же смесь отчаяния, страха, ненависти и – что-то новое: мольба. Ах, ты волчья твоя дурная башка! От колоколов с ведьмаченком припадки делаются, так что же с ним в монастыре станется! – Освященная земля жжет! – тихо сказала Марта, возникая у него за плечом. Ян развернулся к ней, загораживая спиной от тоскливого амиантового взгляда. Молча, только глаза в глаза, – и Марта тянется к шнурку на шее. Ян накрывает ее ладонь своей и резко разворачивается: – Лови! Парень рефлекторно вскидывает руку – крик боли: крестик Марты падает в пыль, а мальчишка ежится, всхлипывая и прижимая к груди пострадавшую кисть. Ясно! – Теперь понятно, как тебя такого монахи взяли! Ян затащил парнишку в келью и швырнул на койку, где тот немедленно забился в угол. Лют сел перед ним, впиваясь взглядом в жалко кривящееся лицо. Марта подпирала собой дверь. – И это, – Ян оттянул ворот рубахи, обнажая сбоку под выступающей ключицей розоватое пятнышко оставшееся от ранки, – без всякой иглы обошлось. Он перехватил изящное запястье, которое, казалось, мог переломить пальцами, и вывернул, открывая ладонь со свежим глубоким ожогом, как будто там приложился не простенький нательный крестик, а раскаленное палаческое клеймо. Лют недобро смотрел на отметину и думал: вот он, скажем, оборотень, и отец его был оборотень, а мать, хоть и слабенькая, но ведьма – однако ж крест носили, в церковь ходили, Богу молились, и землица не жгла никогда, а помогала даже… – Может пора просветить нас, кто ты таков и откуда взялся? Юноша отдернул руку и вдруг совершенно внятно и четко, только хрипло, с вызовом сказал: – А то не догадался еще! Ян и бровью не повел. – Чего сипишь? Святой водицей, небось, напоили? Как полагается… Мальчишка устало кивнул, и волколак уже ничему не удивлялся, хотя раньше все эти инквизиторские придумки вроде знаков из родинок и родимых пятен, святой воды перед допросом и удаления волос, ленты в рост Спасителя и прочей возни почитал такой же глупостью, вроде девичьих гаданий на святках. Ан нет, – на кого-то действует! – Хочешь сказать, что в тебя демон вселился? – ровно поинтересовался Ян у юнца. – Не-ет, волк! – с издевкой протянул тот, – Я и есть демон по-вашему! – Ой ли! – с такой же злой насмешкой отозвался Лют, – То-то ты по дорогам побираешься! Хорош демон, которого едва не пустила по кругу пьяная бандитская ватага! Про монахов, которые тебя чуть не утопили, я и вовсе молчу. Парень скрипнул зубами, отворачиваясь: удар попал в цель. Он снова взглянул на невозмутимого Яна, и стержень, который держал его все это время, вдруг сломался окончательно. – А черт его знает, кто я! Хотя черт-то знает… он все знает! – выдохнул он обессилено откидываясь к стене, – Видишь ли, волк, я ведьмой от инкуба зачат. Во время черной мессы. Так что еще до рождения Сатане обещан… Ян смотрел на него недоверчиво и испытующе, усмехнулся: – Врешь ведь, ведьмачья твоя душа! И видно попал на совсем больное. – А ты уверен, волк, что она у меня вообще есть?! – тут же вскинулся ведьм. В этот момент он во истину походил на демона: юный, ужасающе прекрасный, с искаженным гневом лицом и бешенными, дикими глазами, жуткого почти белого цвета, которые метали молнии. – Душа у всех есть, – вдруг вмешалась Марта, – У всякой твари Божьей. – Так ведь я тварь далеко не Божья! Губы у юноши кривились в знакомой ядовитой ухмылке, а в глазах… Ба! Да не слезы ли это?! – Да и не надо мне с чужого плеча милости! – Все равно врешь!!! – Ян говорил уже скорее себе, чем ему, не будучи готовым поверить. Ну не похож этот пацан на дьявольское отродье! В место ответа мальчишка продемонстрировал обожженную ладонь. Пришла очередь Люта отворачиваться. – Что, волк, страшно? – усмехнулся паренек совсем не по-детски. Ян поднялся, проговорил с ленцой: – А чего мне тебя бояться? Ты вон, сам себя боишься… И снова выстрел пришелся в самое сердце. – Да, – Ян обернулся на пороге, – Волк волком… Я – человек! – "И сказал Господь: се человек!", – дьволенок еще пробовал огрызаться. – Человек… – подтвердил Ян, – Тебе ль над тем смеяться? Он вышел, потянув за собой Марту, а юноша остался сидеть один, слепо глядя перед собой больными, ни на что не похожими глазами. Стоя под дверью и не глядя друг на друга, – спрашивать о главном и вовсе не хотелось! – оба молчали отвернувшись… – Ян… – не выдержала Марта, – а ведь он правду говорит! – Я знаю, – просто сказал оборотень, – что ты предлагаешь? Марта оттолкнулась от выбеленной стены, обернулась: – Нельзя его вот так бросать! Грех это… – Греха бояться – детей не родить! – усмехнулся Лют. – Все ты об одном! – в сердцах кинула Марта, – Знаешь ведь о чем я! – А если и знаю?! Марта, – спустя долгую паузу начинает Лют, – Ты, может, забыла с кем дело имеешь? Так я напомню! Не смотри на меня так! Я не Спаситель, не святой… Он мне – никто! Он на ноги встал? Встал. Все! Я не собираюсь всю жизнь его за собой таскать! Если б отец Бенедикт на месте был, я б уже давно ушел дальше! И снова долгое-долгое молчание. – У тебя свой закон, у меня – свой! Верно, выживает – сильный… Верно… Я б с тобой пошла, Ян! Хоть на край света пошла бы! И в постель легла… Мне терять нечего, а ты мужик видный, всем удался! Но его – нельзя вот так бросать… – Ой, не тронь, сударыня ведьма! Не про нашу честь… – Про то бабка на двое гадала, да правды не сказала… – Марта, не тронь его! Как хочешь живи – Бог в помощь! Не тронь его… Со мной, без меня – уходи… Ты уж мне поверь! Я беду за версту чую… Должно быть, сам Лют не знал, что говорит сейчас за него. – Ян… – голос прерывистый, кипящий, – Не ужели не видишь? Связаны мы теперь. Крепче некуда! К добру, к худу, – не нам знать… – Ну, сама посуди, чем я ему еще помочь могу? – Ох, не знаю! Ничего не знаю!!! – Марта оттолкнула его от себя, шатнулась в сторону. Лют все еще вертел в пальцах злополучный крестик, находясь в полной растерянности. – Что, жалко стало? – А если и так?! – Марта вырвала крестик у него из рук, снова возвращая на законное место. – Думаешь, он тебе спасибо скажет? – А я спасибо не жду! Не про него – про себя думаю, – горько усмехнулась Марта, – Что бы совесть не мучила. И такой грех, как чужая смерть на мне не висел! Ян смотрел на нее, и почему-то вспомнилась она же: в дверном проеме с подсвечником, между ним самим и ксендзом… – Ох, и дуры вы, бабы! – наконец не выдерживает он, – А моя, видать, дурнее всех! – Ты-то сам, далеко ли ушел? – в голосе женщины усмешка. – Не далеко. Может, и твоя правда, Марта… – немного погодя соглашается оборотень, и тут же продолжает с ухмылкой, – Ладно. Пойду, братьев на трапезу разорю! Марта фыркнула: – Не буйствуй только. А то уж больно крутенек бываешь! – Жизнь такая, сударыня ведьма, что все зубами рвать приходится! – подмигнул Лют. Маленький дьяволенок так и сидел в своем углу, отвернувшись к стене. Марта опять подергала коротковатое платье, низкий лиф, тяжело вздохнула про себя: умыться бы, хоть с ведра, и даже гребня под рукой нет, – того гляди колтунами пойдешь, как паршивый котяра… Снова вздохнула и – подсела к парнишке. Посмотрела на его обреченно поникшие плечи, на тонкие руки, зябко обхватившие колени, опущенную светлую растрепанную макушку… – Покажи руку, – распорядилась она. Дьяволенок поднял голову и скривил красивые губы. Станет старше – все бабы его будут! – не к месту подумала Марта, – о таких мечтают гризетки, без всякого слова задирают юбки молоденькие горничные, а благородные дамы романтично падают в обморок. И глаза у него не страшные, – просто злые, на весь мир обиженные… – Руку дай, говорю! Болит ведь. Паренек помедлил, но все-таки выкинул руку вперед, с вызовом протягивая ей поврежденную ладонь. Марта без ложного стеснения задрала подол и оторвала от нижней рубахи широкую полосу: все лучше, чем ничего, а им двоим показываться монахам не стоит. Намочила ткань в остатках вина и промокнула рану: мальчишка шипел по-гадючьи, но руки не отдергивал, и насмешка сошла с лица. – Звать-то тебя как, молчун? – Марта неторопливо перевязывала изумительной формы кисть. – Уриэль… – тихо отозвался юноша. – Красиво… На архангела похоже… – Угу… – и вдруг сказал, – Ты не ведьма! На тебе печати нет. И ожог ты даже зашептать не попыталась. – Не ведьма, – легко согласилась Марта, завязывая узелок, – А ты видишь, кто настоящий чародей? – Чую. Природных. А на тех, кто с Дьяволом контракт заключил – печать стоит. В этом ваши монахи правы, хоть и видеть ее не могут… – И что же ты еще чуешь? При звуке этого голоса подскочили оба. Уриэль обернулся к Люту, и Марта отметила, что тот отчаянно боится оборотня. – Мысли ваши чую, – тон мальчишки мгновенно изменился, – Как ты ей засадить хочешь. Как тебе под него лечь не терпится. Снова ощетинившийся, Уриэль покосился в сторону Марты, и вернулся к волколаку. – Ненависть твою чую! – дьяволенок смотрел прямо в сузившиеся лешачьи глаза, – Кровь на тебе вижу: раньше, сейчас и потом… признайся, волк, тебе ведь нравиться глотки рвать? – Ты мне не батюшка, я тебе не прихожанин, что бы исповедоваться! – отрезал Лют. Уриэль продемонстрировал в паскудной улыбке идеально ровные, белоснежные зубы. – А ведь ты не только видеть умеешь… – Что я умею – ты уже знаешь! – юноша отвел взгляд, – Я семя сатанинское: ваши грехи – моя манна! Когда жажда зла особенно сильна, я могу не только это ощутить, но и обратить против вас самих. Только срабатывает не всегда… И дается ой как тяжело! – закончил вместо него Ян. Он попробовал представить: слышать не просто чужие мысли, а только самые гадкие… Из всей жизни всегда брать только плохое, что обычный человек и вспоминать-то не хочет! Все равно, что все время в отхожей яме по самую маковку сидеть: люди, ведь когда глубже копнешь – отнюдь не дети Божьи, клоака… Так что такого ада, пожалуй и злейшему врагу не пожелаешь! Да еще и шагу невозможно ступить, что бы не наткнуться на монаха, церковь или крест… Что такое жизнь в постоянной готовности к разоблачению и борьбе за выживание, это Ян тоже прекрасно знал. Странно, что парнишка еще умом не двинулся и вполне ничего себе по характеру: ершистый, гордый, не трус: прямо скажем, Люту такие были больше по душе, чем смиренные тихони – сам не прост. А ведь если б не он, Марта сейчас может уже на погосте лежала бы, хотя бы потому, что возвращаться оборотень не собирался… Ян неловко сунул юноше принесенную миску с похлебкой (вторую уже приканчивала Марта, а он успел поужинать на месте). – Ешь! Уриэль принял плошку одной здоровой рукой, бросив на оборотня странный диковатый взгляд: будто не еду принимал, а чашу с цикутой! У него от одного запаха голова закружилась: так он был зверски голоден. Похлебка была еще теплой, и вероятно, когда-то в этом бульоне даже побывала мясная кость, а сейчас плавали размоченные кусочки хлеба, – самое оно с его больным горлом… Откушивал он и познатнее, и до недавнего времени о нужде знал только понаслышке, но сейчас руки тряслись. – Спасибо… – выдавил Уриэль, вынужденный поставить миску на колени, что бы не расплескать. О! какой оказывается разговорчивый! И вежливый… Лют взглянул на него, и прикусил язык, сдерживая новую ухмылку или колкость: худые плечи заходились в судороге… Мальчишку била дрожь. Задыхаясь, он хватал ртом воздух, не понимая, что с ним и почему: слезы пытались пробиться наружу… и – не могли. Уриэль согнулся вдвое, пряча лицо. Ян отвернулся, не зная, что делать, и тут вмешалась Марта: сев рядом, она неожиданно материнским жестом провела по спутанным светлым волосам… Этого оказалось достаточно: дьяволенок расплакался – стыдясь, неумело, как первый раз в жизни. Марта держала его за плечи. Ян – уж что-что, а утешать он совсем не умел, – просто сел с другой стороны, подпирая собой. Было тоскливо и горько. Господи! "За чем мятутся народы и племена замышляют тщетное?". (Псалом 2, 1-1) Многие говорят: "кто покажет нам благо?"… (Псалом 4, 1-7) "Ты заботишься и суетишься о многом; когда одно только нужно"… Уриэль теперь уже пытался сдержать слезы – не получалось. Ему с трудом удалось справиться с собой, и он тут же отодвинулся от людей. – Говорят, ведьмы не плачут никогда, – ни к кому не обращаясь, заметил Ян, – Тогда демонам и вовсе не положено… – Доброта людей – страшнее ненависти, – глухо проговорил Уриэль, ложась и отворачиваясь лицом к стене. Есть он так и не стал. Лют и Марта сидели рядышком, на подвернутом плаще. У обоих на душе было скверно. – Уйдешь ведь… – кружевница не спрашивала. – Уйду, – признал Ян. – Неужто оно того стоит? – Так ведь я по-другому не умею… Прощать врагов и благословлять проклинающих – это не про меня: уж таков уродился! – А потом что? Опять на большак? – А если и так? – Лют продемонстрировал клыки. О том, что он будет делать потом, после того, как найдет и накажет Хессера, он пока старался не думать. Черт! Дело даже не в свободе, – волки-одиночки не больше, чем красивая байка. Просто не было у него ничего никогда, а когда нет ничего – так и терять нечего, кроме собственной шкуры. Марта внезапно ткнулась ему в грудь, обвивая шею руками. – Ян, не нужен мне твой монах! И никто не нужен! Знаешь же, я за тобой и в пекло пойду… – А кто тебе сказал, что я позволю?! – Лют зло стряхнул ее с себя, – Вбила в голову невесть что, будто я за всю жизнь одной тебе под юбку забраться хотел! То, что я за тобой на мост полез – не значит ничего! Дурак просто, не могу на такое смотреть спокойно… В пекло… Окунусь – вынусь! И без таких помощников. Морока только… С тихим смешком Марта поднялась. – Твоя воля… Да только и я сама себе хозяйка. Я тебя не о милости прошу. И ты мне ни чем не обязан. Просто знай, что всегда приму… Любым. – Не стоит… – Ян тоже поднялся и, с нежностью, которой от него ожидать было трудно, провел кончиками пальцев по щеке женщины, – За чем на будущее загадывать? Все одно не сбудется. А если сбудется, то не так… Сколько б она не прожила на свете, а взгляда этого, во век не забудет! – поняла Марта. Никто на нее никогда так не смотрел, и наверное не посмотрит… В груди словно заноза застряла. Но Лют на этакой минорной ноте долго не мог: притянул вдову ближе, жадно впиваясь в давно вожделенные губы, а потом бесцеремонно потащил за собой, – туда, где свидетелями им могли быть только их же лошадка да монастырская живность. – С ума сошел! – Марта, не пробуя даже отбиваться, повалилась в сено, – В доме Божьем… – Что тебя смущает-то? Святые отцы вон, и в церквях блудят… – сильные руки уже проворно стягивали с покатых плеч желтую ткань. Марта хихикнула низко, и вдруг придержала их, отстраняя от себя крепкое тело. – Стой! – Чего еще? – несказанно удивился Ян. – А что если он нас и здесь слышит? – шепнула она в мерцающие зеленые огни. – Кто? – Он… Уриэль… – Марта залилась невидимым в темноте румянцем. Лют сплюнул, чертыхаясь. – Не слышит! – А если… – Нет! Возня, шорохи… – Говоришь, ни одну силой не брал? – Нет. – Так тебе и не надо… – Ой, захвалишь! Загоржусь еще… – Куда уж больше! Смех. Стон. Тьфу ты, дьявол! Надо было плащ, что ли постелить… |
|
|