"Валерий Демин. Андрей Белый " - читать интересную книгу автора

ученым-этнографом и литератором Ниной Ивановной Гаген-Торн (1901-1986),
считавшей себя его ученицей и другом:

Положи мне на лоб ладонь,
Помоги как всегда:
Дрожит, упираясь, конь,
Чернеет в провалах вода.
А мне надо: идя во льдах,
Слушать твои стихи.
Только кони впадают в страх
Перед разгулом стихий.

* * *

Писать об Андрее Белом одновременно легко и чрезвычайно сложно. Легко
потому, что о большей и главной части своей жизни он оставил подробные
трехтомные мемуары (планировалось пять томов, но смерть помешала довести
задуманное до конца) и необъятное эпистолярное наследие. Сложно - потому,
что и в его мемуарах, и в воспоминаниях современников, и в свидетельствах
общавшихся с ним людей, как правило, предстает далеко не один и тот же
человек. (К тому же здесь масса фактических неточностей; собственные стихи
он и то цитировал с искажениями.) Белый многолик, как античный бог Протей. У
него несколько ипостасей и измерений. Похоже, что и сам поэт не постиг себя
до конца. Что же тогда говорить о многочисленных мемуаристах, чьи отзывы
нередко взаимно исключают друг друга. Андрей Белый также не отличался
объективностью. Его оценка себя самого, своих друзей и исторических событий,
очевидцем которых он был, неоднократно менялась в разные периоды жизни.
Известного публициста Н. Валентинова (Н. Вольского) просто обескураживала
эта черта писателя-символиста:
"За годы встреч с Белым мне пришлось видеть у него ошеломляющие
повороты. Принцип, прокламированный в понедельник, в субботу уже отрицался.
Яростный "левый" заскок сменялся таким же заскоком вправо. Оценка некоторых
писателей изменялась в течение самого короткого времени. Сегодня увлечение,
например, Л. Андреевым, завтра презрительный приговор: некультурный
талантик. Положительная рецензия на какую-нибудь книгу, помещенная Белым в
"Весах", дней через десять заменялась в разговоре отрицательной. Впросак
попадают те, кто, судя по напечатанному Белым, думают, что это в данный
момент выражало его мысли и убеждения. Подобную ошибку делают все, лично его
не знавшие. "...·. Часто бывало, что рядом с тезой, напечатанной Белым,
находилась антитеза словесная, и именно она, а не теза, представляла в тот
момент его убеждение. Антитез могло быть несколько. "...·".
Для большинства поклонников и особенно поклонниц он всегда оставался
ПОЭТОМ, хотя созданное им в прозе (беллетристике, критике, мемуаристике и
эссеистике) по объему многократно превосходит написанное в стихах. А ведь он
был еще оригинальным философом, теоретиком символизма, убежденным
последователем антропософского учения. Его-то и символистом можно назвать с
большой долей условности. Н. Бердяев, к примеру, считал его не символистом,
а футуристом, далеко опередившим в теории и практике всех, кто принадлежал к
"будетлянам" (Хлебников, Маяковский, братья Бурлюки, Крученых).
В начале ХХ века Андрей Белый, подобно сверхновой звезде, ярко блистал