"Игорь Денисенко. Ухо (Две короткие новеллы)" - читать интересную книгу автора

десятки, сотню голосов кричащих, перебивающих друг друга, но сливающихся в
невыносимый гул осиного гнезда. "Нет, не могу больше!" И он стиснул руками
голову. А белый, холодный куб из стен, пола и потолка смялся, болезненно
топорщась пустотой. Ты ничего... Ты ничто... Безжизненная сухая серость
вдруг потекла и стала заволакивать его, смывать краску его картин...
- У-У-у-у! - Выла и визжала серость.
- У - у - у - у! - вторил ей ветер за окном.
И он не выдержал... И, выхватив из под матраца украденный нож, одним
взмахом отсек себе правое ухо...
- А - а - а! - Выкрикнул, вскрикнул он, перекрывая гул. - Я избавился
от тебя!
Хлынула кровь. Светлая, алая кровь, не смываемая серостью. И он как
мазком нанес ее на холст, прижав к ране влажную от пота, мятую простынь...

2

Имя рабу было МАЛХ. Смеркалось. Раскаленное, уставшее от собственной
испепеляющей жары солнце спряталось. Растеклось алым заревом по горизонту,
обрамляя темные облака кровавым, мерцающим светом.
И земля, истоптанная тысячью ног, иссохшая за день, измученная
нещадными лучами солнца, дрожала пыльным маревом в ожидании ночной прохлады.
Шум и гам многоголосой толпы стихал, снедаемый сумерками. Огромный пчелиный
рой паломников растекался по городу, заполняя постоялые дворы, ночлежки и
пустыри, на которых разжигали костры пришлые с дальних деревень крестьяне,
ремесленники, купцы, что победнее, и иноземцы. Стихало. Но тут и там тишина
часто нарушалась криками петухов, скрипом и грохотом проезжающих телег и
повозок, блеяньем овец, пьяными песнями и криками людей, готовящихся к
великому празднику Пасха, Порою слышалась ругань, доносился шум драки и
резкие вопли избиваемых и обворованных людей. И тогда отрывистое цоканье
копыт раздавалось в переулках и подворотнях. И короткие окрики римских
солдат ранили арамейское ухо.
На широком дворе дряхлого первосвященника Анны, что почти в самом
центре Иерусалима, придверница Руфь чистила большой бронзовый котел,
тщательно натирая его песком. Неподалеку горел костер, жадными языками
облизывая подступающую тьму, бликами танцуя на серых лицах рабов, окруживших
его со всех сторон, придавая им странное, зловещее выражение. Всполохи
костра искорками вспыхивали на боках пузатого котла, загорались в больших,
как у газели, глазах Руфи, и в ее задорном девичьем смехе.
- Малх, возьмешь Руфь в жены? - Спросил один из стоящих у костра, и,
грубо толкнув кудрявого, смуглого юношу, расхохотался. Тот смутился, и,
что-то резко ответив, отошел в сторону, к загону, где стоял молодой осел,
отнятый с утра у какого-то пророка. Малх примостился у изгороди. Сев на
землю, и оперившись спиной на столб, он пристально вглядывался в наступающую
темноту, ища глазами служанку. "Руфь..." - шептали пухлые мальчишеские губы
с легкой опушкой усов, о, Руфь! Любимая Руфь!
Юноша скользил глазами по ее нежному как галилейская лилия лицу.
Мысленными поцелуями касался длинной девичьей шеи и завитков черных волос.
Глазами, проникая за грубые покровы ласкал упругие округлые груди, гладил
бедра и выглядывающие из под платья колени. И ноздри сами собой раздувались,
словно вдыхали желанный аромат любимой. И Руфь, чувствуя его жадный, липкий