"Робертсон Дэвис. Мир чудес ("Дептфордская трилогия" #3)" - читать интересную книгу автора

помощниками. Но было очевидно, что, приняв решение, он будет во что бы то
ни стало проводить его в жизнь и возражений не потерпит.
Более того, он казался мне ужасно умным. Его удлиненное, печальное,
неулыбчивое лицо с отвисшей нижней губой, приоткрывавшей длинные желтые
зубы, трагическая линия век, которые начинались высоко над переносицей и
грустно загибались книзу, и мягкая страдальческая тональность его голоса -
все наводило на мысль о человеке, который повидал слишком много, чтобы
радоваться этой жизни. Из-за своего огромного роста - шесть футов и восемь
дюймов - он казался гигантом, затесавшимся в компанию более мелких существ,
о которых знал какую-то горькую тайну, неизвестную им самим; говорил он
медленно на изысканном английском с тем легким акцентом, что свойствен
шведским аристократам и наводит на мысль, что говорящий осторожно сосет
лимон. Он был энциклопедически образован - его младшие помощники неизменно
обращались к нему "доктор Линд", - а кроме того, обладал качеством, которое
роднило его с профессиональными лицедеями: производил впечатление человека,
который, не предпринимая вроде бы никаких дополнительных усилий, знает
практически все необходимое для предстоящей ему работы. О политике и
экономике эпохи Луи Филиппа он знал меньше моего - я же все-таки
профессиональный историк; но он, казалось, превосходно изучил музыку того
времени, поведение людей, то, как следует носить одежду полуторавековой
давности, тогдашнее качество жизни и дух, что говорило о восприимчивости,
значительно превышавшей мою. Историк, столкнувшись с неисториком, питающим
столь просвещенный творческий интерес к прошлому, невольно испытывает
трепет. "Откуда он это знает, черт побери, - спрашивает себя историк, - и
почему мне это никогда не попадалось на глаза?" Проходит некоторое время, и
обнаруживается, что эти знания, как бы полезны и впечатляющи они ни были,
довольно ограничены, а когда их перестает осенять блеск творческого
воображения, выясняется, что на самом деле они не так уж и глубоки. Но Линд
продолжал работать с эпохой Луи Филиппа, а точнее - с той ее крохотной
частицей, которая имела отношение к Роберу-Гудену, иллюзионисту, а я пока
находился под обаянием этого режиссера.
В этом-то и было все дело. Выражаясь витиевато, но не греша против
истины, можно сказать, что именно здесь и завелся червь. Мы с Лизл оба
подпали под обаяние Линда, который вытеснил Айзенгрима из наших сердец.
Вот почему Айзенгрим искал ссоры с Линдом, а Линд, обученный спорить
аргументированно, хотя и не очень доходчиво, оказался в проигрышной
ситуации, имея в качестве оппонента человека, который спорил (а скорее
просто дулся) лишь для того, чтобы восстановить утраченное положение и
снова оказаться на коне.
Я подумал, что должен предпринять что-нибудь, но меня опередил Роланд
Инджестри.
Он был исполнительным продюсером фильма - или как уж это у них, на
Би-би-си, называется. Он вел всю финансовую часть работы, но при этом был
больше чем финансовым директором, поскольку вмешивался во все вопросы,
включая и художественные, хотя и делал это деликатно, словно всем своим
видом говоря: "Вы только бога ради не подумайте, что я сую свой нос, но..."
Этот полноватый лысый англичанин лет шестидесяти с хвостиком всегда носил
очки с прямоугольными стеклами в золотой оправе, которые делали его похожим
на мистера Пиквика. Но он был парень тертый и сразу же разобрался в
ситуации.