"Чарльз Диккенс. Крошка Доррит. Книга 1" - читать интересную книгу автора

сверкающую неподвижность, едва заметно подрагивая, когда горячий воздух
шевелил их поникшие листки.
Даже легкий ветерок не рябил тусклую воду гавани и прекрасную гладь
открытого моря. Черные и синие воды не смешивались, и граница между ними
была ясно видна; но сейчас море было так же неподвижно, как и мутная лужа,
от которой оно всегда оберегало свою чистоту. Лодки, не защищенные тентами,
накалились так, что нельзя было прикоснуться к бортам; на обшивке кораблей
пузырями вздулась краска; камни набережной уже несколько месяцев не остывали
ни ночью, ни днем. Жители Индии, русские, китайцы, испанцы, португальцы.
англичане, французы, неаполитанцы, генуэзцы, венецианцы, греки, турки,
потомки всех строителей Вавилонской башни *, прибывшие в Марсель торговать,
одинаково искали тени, готовы были спрятаться куда угодно, лишь бы спастись
от слепящей синевы моря и от огненных лучей исполинского алмаза,
вправленного в небесный пурпур.
Разлитое кругом сверкание резало глаза. Правда, там, где на горизонте
угадывались очертания итальянского берега, сверкающая даль была подернута
легкой дымкой испарений, медленно поднимавшихся с моря; но это было только в
одной стороне. Белые от пыли дороги сверкали по склонам гор, сверкали в
глубине долин, сверкали на бесконечной шири равнины. Белые придорожные
домики были увиты пыльными лозами, длинные ряды иссушенных солнцем деревьев
тянулись вдоль дорог, не давая тени, и все кругом никло, истомленное
сверкающим зноем, который шел от неба и от земли. Истомлены были лошади,
тянувшие в глубь страны вереницы повозок под дремотное позвякиванье
колокольцев; истомлены были возницы, клевавшие носом на козлах; истомлены
были землепашцы в полях. Все живое, все растущее страдало от зноя - кроме
разве ящерицы, что проворно сновала вдоль каменных оград, да цикады,
стрекотавшей, точно тоненькая трещотка. Даже пыль словно запеклась на жаре,
и самый воздух дрожал, как будто и он задыхался от зноя.
Шторы, занавеси, ставни, жалюзи - все было спущено и плотно закрыто,
чтобы преградить доступ сверкающему зною. Но стоило ему найти где-нибудь
щель или замочную скважину, и он вонзался в нее, как добела раскаленная
стрела. Всего надежней были защищены от него церкви. Там сонно мерцали
лампады в сумеречной мгле, сонно раскачивались безобразные тени стариков
богомольцев и нищих, и выйти из тихого полумрака колонн и сводов было все
равно, что броситься в огненную реку, когда только и остается, что плыть изо
всех сил к ближайшему островку тени. Город, где не видно людей, потому что
каждый, разморясь от жары, рад укрыться в тени и лежать неподвижно, где
почти не слышно гомона голосов и собачьего лая, где только нестройный
колокольный звон или сбивчивая дробь барабана нарушает порой тишину - таков
был в этот день Марсель, жарившийся в лучах августовского солнца.
Существовала в то время в Марселе тюрьма, мерзости невообразимой. В
одной из ее камер, до того отвратительной, что даже сверкающий день гнушался
ею и просачивался туда лишь в виде скудных выжимков отраженного света,
помещалось двое узников. Приколоченная к стене скамья, вся в зарубках и
трещинах, с грубо вырезанными на ней подобием шашечной доски, шашки,
сделанные из старых пуговиц и суповых костей, домино, два соломенных тюфяка
и несколько винных бутылок - вот и все, что находилось в камере, если не
считать крыс и разной невидимой глазу нечисти, кроме нечисти видимой - самих
узников.
Скудный свет, о котором говорилось выше, проникал в камеру через