"Чарльз Диккенс. Путешественник не по торговым делам" - читать интересную книгу автора

нескольких случаях, когда прибывшие издалека родственники находили в его
книге приметы своих близких, тела были извлечены из общих могил и после
опознания похоронены поодиночке, чтобы те, кто оплакивал их, могли
воздвигнуть над их прахом надгробный камень. Всякий раз он при этом вторично
исполнял заупокойную службу; жена и свояченицы помогали ему. Останки
несчастных, когда их снова извлекали на свет божий, не выдали следов
разрушения - мать-земля уже приняла их в свое лоно. Покойников хоронили в их
собственном платье.
Чтобы удовлетворить необычайную нужду в гробах, он приспособил к делу
всех местных жителей, умевших обращаться с инструментом, и они работали без
воскресений с утра до ночи. Гробы были сколочены аккуратно; на берегу я
видел два из них, ожидавших своих жильцов у развалин каменного домика, что
стоит неподалеку от шалаша, где пировали на рождество. А здесь, на погосте,
уже вырыта была общая могила. Могилы погибших заняли большую часть этого
скромного кладбища, и деревенские жители начали опасаться, что скоро для них
не останется места в своей земле, рядом с дедами и внуками. Дом священника
был в двух шагах от погоста, и мы зашли туда. Его белый стихарь висел у
самых дверей, чтоб можно было в любой момент надеть его для заупокойной
службы.
В сих печальных обстоятельствах истинным утешением было неутомимое
рвение этого доброго служителя божия. Ничто и никогда не казалось мне столь
достойным восхищения, как те спокойствие и естественность, с какими он и его
домочадцы относились ко всему, что выпало им свершить, усматривая в том лишь
простой свой долг. Рассказывая о случившемся, они говорили с глубоким
сочувствием о тех, кто потерял своих близких, и если заводили речь о себе,
то не для того, чтобы подчеркнуть, как трудно пришлось им в эти тяжелые дни,
а лишь затем, чтобы поведать, скольких друзей они приобрели и сколь
трогательны были изъявления людской благодарности. Членом этой семьи следует
считать и брата священника, настоятеля двух соседних приходов, который
похоронил на своем кладбище тридцать четыре трупа и сделал для усопших не
меньше, чем его брат. Он тоже был здесь со своими аккуратными записями, и он
молчал о своих трудах так же, как и все остальные. За все это время, до
получения накануне почты, один только брат священника написал родным и
друзьям погибших тысячу семьдесят пять писем. И так мало притязали оба на
внимание к себе, что мне удалось узнать все это только путем деликатных
расспросов при удобном случае. Лишь после того, как я не раз заговаривал со
священником о том, какую ужасную картину смерти пришлось ему наблюдать
своими глазами, чтоб утешить живых, он заметил мимоходом, нисколько не
утратив своей жизнерадостности, что и впрямь не мог какое-то время ни есть,
ни пить, - разве что возьмет кусок хлеба да выпьет глоточек кофе.
Эта благородная скромность, эта чудесная простота эта душевная
чуткость, побуждавшие его избегать всего, что хоть мало-мальски могло
усугубить тяжесть, лежавшую у меня на сердце, заставили меня блаженно
перенестись с погоста, где, как символ Смерти, зияла отверстая могила, в
Жилище Христианина, стоявшее бок о бок с нею, как символ Воскресения из
мертвых. Думая о первой, я всегда теперь буду думать и о втором. Они всегда
будут соседствовать в моей памяти. И если б я потерял на этом несчастном
судне дорогого мне человека и проделал путь из Австралии, чтобы взглянуть на
его могилу, я бы уехал, вознося богу хвалу за то, что так близко от кладбища
стоит этот дом и осеняет его в светлые дни, а с приходом тьмы заливает