"Чарльз Диккенс. Сбор в житницы" - читать интересную книгу автора

том и говорят. Можете умалять любые свои качества, сэр, но только не свое
разумение, - громко смеясь, сказала миссис Спарсит.
Мистер Баундерби, красный и смущенный, продолжал:
- Так вот, сударыня, я полагаю, что пребывание в чьем-либо другом доме
лучше подойдет особе, наделенной столь острым умом, как ваш. Скажем, к
примеру, в доме нашей родственницы, леди Скэджерс. Как вы считаете,
сударыня, найдутся там дела, в которые стоило бы вмешаться?
- Такая мысль никогда не приходила мне в голову, сэр, - отвечала миссис
Спарсит, - но теперь, когда вы упомянули об этом, я готова согласиться с
вами.
- Тогда, быть может, вы так и поступите, сударыня? - сказал Баундерби,
засовывая в ее корзиночку конверт с вложенным в него чеком. - Я вас не
тороплю, сударыня; но, быть может, в оставшиеся до вашего отбытия дни столь
одаренной, как вы, особе приятнее будет вкушать свои трапезы в уединении и
без помех. Я, откровенно говоря, и то чувствую себя виноватым перед вами, -
я ведь всего только Джосайя Баундерби из Кокстауна, и так долго навязывал
вам свое общество.
- Можете не извиняться, сэр, - возразила миссис Спарсит. - Ежели бы
этот портрет умел говорить, - но он выгодно отличается от оригинала тем, что
не способен выдавать себя и внушать другим людям отвращение, - он рассказал
бы вам, что много времени протекло с тех пор, как я впервые стала, обращаясь
к нему, называть его болваном. Что бы болван ни делал это никого не может ни
удивить, ни разгневать; действия болвана могут вызвать только
пренебрежительный смех.
С такими словами миссис Спарсит, чьи римские черты застыли наподобие
медали, выбитой в память ее безмерного презрения к мистеру Баундерби,
окинула его сверху вниз уничтожающим взглядом, надменно проследовала мимо
него и поднялась к себе. Мистер Баундерби притворил дверь и стал перед
камином, как встарь, раздувшись от спеси, вглядываясь в свой портрет... и в
грядущее.
Многое ли открылось его взору? Он увидел, как миссис Спарсит, пуская в
ход весь запас колющего оружия из женского арсенала, день-деньской сражается
с ворчливой, злобной, придирчивой и раздражительной леди Скэджерс, все так
же прикованной к постели по милости своей загадочной ноги, и проедает свои
скудные доходы, которые неизменно иссякают к середине квартала, в убогой,
душной каморке, где и одной-то не хватало места, а теперь было тесно, как в
стойле. Но видел ли он более того? Мелькнул ли перед ним его собственный
образ, видел ли он самого себя, превозносящим перед посторонними Битцера,
этого многообещающего молодого человека, который столь горячо почитает
несравненные достоинства своего хозяина и теперь занимает должность
Тома-младшего, после того как он чуть не изловил самого Тома-младшего в ту
пору, когда некий мерзавцы увезли беглеца? Видел ли, как он, одержимый
тщеславием, составляет завещание, согласно которому двадцать пять
шарлатанов, достигшие пятидесяти пяти лет, нарекшись Джосайя Баундерби из
Кокстауна, должны постоянно обедать в клубе имени Баундерби, проживать в
подворье имени Баундерби, сквозь сон слушать проповеди в молельне имени
Баундерби, кормиться за счет фонда имени Баундерби и пичкать до тошноты всех
людей со здоровым желудком трескучей болтовней и бахвальством в духе
Баундерби? Предчувствовал ли он, хотя бы смутно, что пять лет спустя
настанет день, когда Джосайя Баундерби из Кокстауна умрет от удара на одной